Андреевский Скит - Обращение кельи Серай в скит

1849 год ознаменовался в истории серайского братства чрезвычайно важными событиями: неожиданно свершилось то, о чём старцы так долго молили Бога, чего желали и добивались, и что казалось неосуществимым: келья Серай обратилась в скит и обеспечила этим нерушимость своего дальнейшего бытия на многие годы.

Значение этого события обуславливается тем, что кельи, по существующим на Святой Горе обычаям, не могут содержать ни большого братства, ни делать каких-либо построек, кроме самых необходимых. Со смертью лица, обозначенного в купчей, келья не может перейти к оставшимся её насельникам, а возвращается монастырю, которому принадлежит.

В отличие от келий, скиты Афона имеют вечные права, хотя и зависят от своего монастыря, который утверждает игуменов, следит за внутренней и внешней жизнью скита, получает ежегодную дань от него и расплачивается за скит с турецким правительством. Прекратить существование подчинённого скита монастырь не может, т.к. скит утверждается Вселенским Патриархом, получая в удостоверение этого вечную грамоту и печать. Именно по этим причинам старцы так долго добивались этих прав; по этим же причинам монастыри так долго не хотели давать Сераю права скита.

Летом 1849 года братия ожидала прибытия пожертвований: святых икон и колокола. Для получения этих даров отец Варсонофий был послан в Константинополь с монахом Филаретом. В своём письме из Константинополя отец Варсонофий извещает о выдающемся прибытии на Афон известного высокопоставленного ревнителя православия — Андрея Николаевича Муравьёва. Остановившись у посла в Константинополе, он выразил желание прибыть на Афон в келью Серай, и особенно интересовался последней. Иван Максимович Толмачёв, узнав в Москве о том, что Муравьёв едет на Афон, дерзнул лично попросить его помочь юному русскому братству в чужой стране, а также доставить брату небольшое серебряное Евангелие.

9 августа высокопоставленная делегация прибыла на Святую Гору: посол Титов, сам Андрей Николаевич Муравьёв, архимандрит Софоний и около 25 человек свиты. К удивлению святогорцев, все они направились прямо в Серай. Вскоре посол со своей свитой отправился в Константинополь, а Муравьёв остался, чтобы ближе познакомиться с Афоном и ходатайствовать для кельи Святого Антония Великого права скита.

До наших дней дошли записи Андрея Николаевича Муравьёва, повествующие о его впечатлениях от пребывания в серайской келье:

"Пишу вам из глубины Афона, из нашего русского скита, прозванного Сераем, или дворцом, по счастливому его положению на лучшем месте Святой Горы, вблизи монашеской столицы Кареи... Завтра отплываю, но прежде должен дать вам отчёт о последних моих действиях на Святой Горе. Когда я возвратился из скита Пророка Ильи в серайскую келью, и русская братия узнала о моём неуспешном ходатайстве перед старшинами Ватопеда, от коих зависела их учесть, руки у них опустились и они пришли в совершенное уныние... Я пошёл в Протат помолиться в последний раз в древнем соборе Успения и проститься с предстоятелями Святой Горы. Все они были в сборе в синодальной зале и посадили меня между старшими представителями Лавры и Ватопеда. Побеседовав с ними... я коснулся и моего предмета: я сказал, что мне бы хотелось оставить о себе благую память в той мирной келье, которая приняла меня под свой гостеприимный кров, и не только меня, но и посла нашего со всей русской миссией, дабы утвердилось прочное её существование на Святой Горе. Окажите внимание к давнему желанию малого, но доброго братства всероссийской кельи, которая известна вам с хорошей стороны многие годы и к моему ходатайству; согласитесь переименовать, по примеру прочих скитов афонских, сию келью в самобытный скит, с принадлежащими к нему правами, и вы доставите мне истинное утешение. Отрадно будет моему сердцу узнать, что есть одно место на Святой Горе, где за меня будут возносить ежедневно молитвы, как за ктитора, и что, по исходе души моей, не забудется она в православных молитвах, доколе будет стоять на Святой Горе афонской скит русский."

Старцы безмолвствовали, ожидая отзыва двух главенствующих Великой Лавры и Ватопеда, потому что их мнением всегда руководствуются прочие. Представитель Лавры отвечал мне осторожно, что желание моё весьма благочестиво и просьба уважительна, но что общество афонское не может вмешиваться в частные дела одного монастыря, т.к. это зависит от воли Ватопеда, которому подчинена всероссийская келья. Я обратился к представителю Ватопеда, чтобы услышать его решение, когда внезапно представитель Иверона вступил в разговор, представляя не выгоды, которые последуют Ватопеду, если он согласится устроить скит. Я сказал ему, что старший чин представителя Лавры предоставил это решение одному Ватопеду, от которого зависит теперь келья, и, будто мимоходом, напомнил ему, что сама его обитель Иверская имеет в центре нашей столицы не просто подворье, а целый монастырь. Я старался успокоить представителя Ватопеда тем, что соотечественники наши будут владеть скитом не иначе, как на общих правах афонских и в совершенной зависимости от Ватопеда... Я сказал, что буду ожидать вести в обители русской, откуда отплывал в Солунь. Возвратившись в скит, утешил я радостной вестью братию, которая с трепетом ожидала своей участи. Я сказал, что мне бы хотелось, чтобы в память моего жительства между вами, была у вас икона моего ангела, и я пришлю её вам из Москвы. Отец Виссарион ответил мне: "Разве не видели Вы в иконостасе большую икону апостола, с учителем его предтечей? Да и над тем местом, где Вы обыкновенно становитесь в церкви, написан лик его, и вот у самого входа в церковь изображены два святых угодника Божьих: Первозванный и Великий Антоний, которому мы празднуем". Прежде я их не заметил, хотя и часто посещал всероссийскую церковь. Отец Виссарион продолжил: "Знаете ли, какое у нас есть предание? Говорят, будто сама церковь наша праздновала прежде апостолу и что недавно только жившие прежде нас греки переименовали её в честь Антония Великого; не можете ли разобрать греческую надпись над дверями церковными?". Я велел подать себе лестницу и, к крайнему всех удивлению, прочёл следующую надпись: "Я, Серафим, архиепископ нового Рима и Вселенский Патриарх, как преемник престола святого апостола Андрея Первозванного, который поставил первым епископом в Византию Стахия, ученика своего, поселившись здесь на покой, в келье Ватопедского монастыря, посвящённой Великому Антонию, соорудил здесь сей благолепный храм, во имя Первозванного апостола, с тем, чтобы в память прежнего совершал он ежегодный праздник преподобному отцу нашему Антонию".

Я спросил братию, знали ли они, что доселе, сами того не ведая, жили под сенью Первозванного, и что отныне им должно достойно чтить его память. Пока все собирались к молебну, спешно приехал представитель Ватопеда из Кареи и позвал с собой отца Виссариона в свой монастырь, чтобы там составить новую грамоту между Ватопедом и учреждаемым скитом русским, потому что собрание старческое поручило ему непременно это окончить до моего отъезда со Святой Горы. Я сказал ватопедскому представителю о нечаянно открытой мною надписи на дверях церкви и просил его, чтобы новый скит был назван в честь Первозванного апостола, и чтобы оба святых угодника изображены были на его печати."

22 октября 1849 года состоялось торжественное поставление отца Виссариона в настоятели и освещение скита. Отец Варсонофий не успел в полной мере насладиться достижением своей давней мечты, т.к. скончался в апреле 1850 года.