Священномученик Николай Восторгов, пресвитер

Николай Восторгов

Священномученик
Пресвитер
Почитаем 01 Φεβρουαρίου

Житие

Свя­щен­но­му­че­ник Ни­ко­лай ро­дил­ся 21 но­яб­ря 1875 го­да в се­ле Ни­ко­ло­гор­ском Вяз­ни­ков­ско­го уез­да Вла­ди­мир­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Ев­до­ки­ма Вос­тор­го­ва. По­лу­чив об­ра­зо­ва­ние во Вла­ди­мир­ском ду­хов­ном учи­ли­ще, Ни­ко­лай стал слу­жить пса­лом­щи­ком в Ни­ко­ла­ев­ском хра­ме на по­го­сте Го­ри­цы. Вот как опи­сал впо­след­ствии этот пе­ри­од сво­ей жиз­ни отец Ни­ко­лай в на­зи­да­ние де­тям.
«Как всем это из­вест­но, что ро­ди­на каж­до­му ми­ла, так, мо­жет быть, и я вос­хва­ляю свою ро­ди­ну лишь толь­ко по­то­му, что всю мо­ло­дую от­ро­че­скую жизнь про­вел сре­ди сво­их род­ных и зна­ко­мых, и по­то­му толь­ко она мне ми­ла, а, быть мо­жет, для дру­го­го она ни че­го не пред­став­ля­ет осо­бен­но­го и уми­ли­тель­но­го. Но, меж­ду про­чим, я, пи­шу­щий сии стро­ки, хо­чу опи­сать свою род­ную сто­рон­ку; быть мо­жет, в ча­сы до­су­га, в ко­то­рые сын или дочь мои возь­мут в ру­ки сию тет­радь, и, про­чи­тав­ши, вспом­нят ме­ня и по­мя­нут на сво­их свя­тых мо­лит­вах.
Ро­дил­ся я 1875 го­да, но­яб­ря 21 дня, в се­ле Ни­ко­ло­гор­ском Вяз­ни­ков­ско­го уез­да Вла­ди­мир­ской гу­бер­нии, ро­ди­тель мой был пса­лом­щик Хри­сто­рож­де­ствен­ской церк­ви Ев­до­ким Ми­хай­ло­вич Вос­тор­гов и мать Ан­на Алек­сан­дров­на. Са­мое дет­ство я во­все не пом­ню, но за­то пре­крас­но пом­ню с де­вя­ти лет, то­гда как ме­ня ро­ди­тель го­то­вил на эк­за­мен во Вла­ди­мир­ское ду­хов­ное учи­ли­ще. По окон­ча­нии сель­ской шко­лы мне отец объ­явил, что 16 ав­гу­ста по­ве­зет ме­ня во Вла­ди­мир, и то­гда мне впа­ло в го­ло­ву, что ско­ро-ско­ро при­дет­ся рас­стать­ся со всей сво­ей при­ро­дой ми­лой, как-то: са­дом, ро­щей, реч­кой, по­лем и луж­ка­ми, где рез­вил­ся со сво­и­ми то­ва­ри­ща­ми, а глав­ное, ни­ко­гда я не мог сми­рить­ся с рас­ста­ва­ни­ем со сво­и­ми ро­ди­те­ля­ми и сест­ра­ми. В се­мей­стве ме­ня очень лю­би­ли, так как я из всей се­мьи был один толь­ко сын, а бы­ли че­ты­ре сест­ры, и вот по­то­му-то ме­ня очень лю­би­ли, но на­до ска­зать, что ба­лов­ства ни­ка­ко­го мне не поз­во­ля­ли, так как отец и мать бы­ли очень ре­ли­ги­оз­ные и стро­гие в де­ло, но ни­как не за­зря. Ни­ко­гда они не поз­во­ля­ли мне и про­чим сест­рам, чтобы про­гу­лять все­нощ­ную или про­спать за­ут­ре­ню и обед­ню, это бы­ло недо­пу­сти­мо. Хо­тя дей­стви­тель­но, ино­гда и не хо­те­лось вста­вать ра­но, но, бо­ясь гне­ва ро­ди­те­лей, вста­ешь и идешь. В кон­це кон­цов, как оста­юсь бла­го­да­рен за это и все­гда вспо­ми­наю сво­их ро­ди­те­лей за их доб­рое вос­пи­та­ние, ко­то­рым поль­зу­юсь я и в на­сто­я­щее вре­мя, вос­пи­ты­вая сво­их де­тей.
Итак, чем бли­же шло вре­мя к от­прав­ке, тем мне ста­но­ви­лось скуч­нее и, чув­ствуя в неда­ле­ком бу­ду­щем раз­лу­ку, не от­лу­чал­ся от сво­их ро­ди­те­лей ни­ку­да, а ку­да они, ту­да и я, оста­вил всех сво­их то­ва­ри­щей и увлек­ся толь­ко со­бой. Отец и мать в по­ле с сер­пом — и я с ни­ми, они в лес за гри­ба­ми — и я, они в по­ле с со­хой — и я с ни­ми. Од­ним сло­вом, был все­гда на гла­зах у ро­ди­те­лей. Но вот при­шло са­мое вре­мя от­прав­ки, смот­рю на мать, ко­то­рая за­бо­тит­ся о браш­ном, то есть пе­чет ле­пеш­ки, кла­дет яиц, мас­ла и бе­лья, ну, ду­маю, знать на­дол­го рас­ста­ем­ся и при­дет­ся ли ви­деть­ся; впа­ло в го­ло­ву, а ну как да я уеду, а они по­мрут, и неволь­но ста­но­вит­ся жут­ко и груст­но.
Рас­сто­я­ние от се­ла до вок­за­ла во­семь верст, по­езд во Вла­ди­мир идет в 11 ча­сов но­чи. Ча­сов в 7-8 отец на­чал за­пря­гать ло­шадь и, за­пряг­ши, взо­шел в дом, при­ка­зал оде­вать­ся, и, одев­шись, при­се­ли, а по­том вста­ли, по­мо­ли­лись Бо­гу и на­ча­ли все род­ные про­щать­ся со мной, и тут-то я не утер­пел и за­пла­кал. Мать моя по­еха­ла с на­ми вме­сте.
При­е­хав­ши на вок­зал, мать нас с от­цом оста­ви­ла, а са­ма от­пра­ви­лась до­мой. Я стал за­дум­чив, вспом­ни­лось мне мое се­ло род­ное, вспом­ни­лись мне по­ле, лу­га, лес, реч­ка, дом, сад и хра­мы Бо­жии, ко­то­рых у нас три очень боль­ших, звон ко­ло­ко­ла, ко­то­рый сла­вит­ся сво­им при­ят­ным ба­ри­то­ном, всё-всё пе­ре­брал — и так мне ста­ло груст­но и жал­ко, что я, за­бив­шись в угол, чтобы ни­кто не ви­дал, за­пла­кал. Ко­гда при­шел по­езд, мы с от­цом, за­брав­ши все свои ве­щи, по­спе­ши­ли за­нять ме­сто в ва­гоне.
Ко­гда по­езд тро­нул­ся, мы с от­цом пе­ре­кре­сти­лись, и — про­щай, про­щай, моя сто­ро­на род­ная, и чем даль­ше за­но­сил­ся я мыс­лью, тем даль­ше по­езд мчал нас от род­ных кра­ев. И вот все зна­ко­мое скры­лось из глаз, все незна­ко­мое сто­ит в гла­зах, и ни­что уже не ста­ло мне ин­те­рес­но, не стал гля­деть и в ок­но. Смот­рю на от­ца, и он си­дит за­дум­чив, ве­ро­ят­но, то­же ду­ма­ет, как сой­дет мой эк­за­мен, то­гда и я уже пе­ре­стал ду­мать о до­ме, стал ду­мать, как яв­люсь на эк­за­мен и как Гос­подь по­мо­жет мне вы­дер­жать.
Око­ло двух ча­сов но­чи при­е­ха­ли во Вла­ди­мир, ко­то­рый я еще не ви­ды­вал; про­быв­ши на вок­за­ле до рас­све­та, по­шли в го­род пря­мо в Успен­ский со­бор, ко­то­рый сла­вит­ся по ста­рине и свя­ты­ней: в нем по­чи­ва­ют мо­щи свя­тых бла­го­вер­ных кня­зей Ге­ор­гия, Ан­дрея, Гле­ба и мно­гих под спу­дом и чу­до­твор­ной ико­ной Бо­жи­ей Ма­те­ри Вла­ди­мир­ской. Как бы­ло мне при­ят­но по­бы­вать в пер­вый раз в та­ком ве­ли­че­ствен­ном хра­ме и ви­деть сво­и­ми гла­за­ми все на­хо­дя­щи­е­ся в нем свя­ты­ни. С ка­ким тре­пе­том и стра­хом и усер­ди­ем при­кла­ды­вал­ся к мо­щам, про­ся у них по­мо­щи, чтобы вы­дер­жать эк­за­мен. Да, дей­стви­тель­но, силь­на бы­ла дет­ская ве­ра в то вре­мя. О, ес­ли бы та­кая и оста­лась бы до дня смер­ти! За­быв все до­маш­нее и всех и вся, с та­ким чув­ством, с та­ким усер­ди­ем, с та­ким упо­ва­ни­ем на ми­лость Бо­жию, да­же не чув­ствуя ни­ка­кой уста­ло­сти, про­сто­ял ран­нюю ли­тур­гию, за­тем от­пра­ви­лись в Ар­хи­ерей­ский мо­на­стырь, где за­ста­ли еще на кон­це так­же ран­нюю ли­тур­гию и, тут до­сто­яв­ши, при­ло­жи­лись к гроб­ни­це, в ко­ей по­чи­ва­ли мо­щи свя­то­го бла­го­вер­но­го кня­зя Алек­сандра Нев­ско­го. По­сле се­го на­пра­ви­лись за ре­ку Лы­бедь, где на­хо­ди­лось ду­хов­ное учи­ли­ще.
Уви­дев ве­ли­че­ствен­ное зда­ние с над­пи­сью «ду­хов­ное учи­ли­ще», серд­це за­тре­пе­та­ло, как буд­то бы в чем я про­ви­нил­ся, и на­пал страх, что весь так и дро­жу, и сам не по­ни­маю, что и по­че­му вдруг на­пал та­кой страх и тре­пет. Отец, как ис­пы­тав­ший все это, уго­ва­ри­вал ме­ня не стра­шить­ся и ни­че­го не бо­ять­ся, а быть сме­лым и рез­вым маль­чи­ком.
Ко­гда во­шли в класс, мне все ка­за­лось но­вым, не так как в на­ших сель­ских шко­лах, си­деть нуж­но бы­ло смир­но, не вер­теть­ся, не гля­деть по сто­ро­нам, слу­шать, что объ­яс­ня­ют, — од­ним сло­вом, по­ря­док во всем. Ти­ши­на, по­ря­док, как буд­то в клас­се ни­ко­го не бы­ло; как го­во­рит­ся, му­ха про­ле­тит — все слыш­но. Вот вхо­дят эк­за­ме­на­то­ры во фра­ках с зо­ло­ты­ми пу­го­ви­ца­ми, сам смот­ри­тель и с ним пре­по­да­ва­те­ли; про­чи­тав­ши мо­лит­ву и по­мо­лив­шись, рас­кла­ня­лись и при­ка­за­ли всем сесть. На­ча­ли вы­зы­вать по три маль­чи­ка к сто­лу по ал­фа­ви­ту, до­шла оче­редь до ме­ня, и я вы­шел с роб­кой по­сту­пью. Ста­ли спра­ши­вать каж­дый по сво­е­му пред­ме­ту, я по всем от­ве­чал очень хо­ро­шо, и так кон­чи­лись при­ем­ные эк­за­ме­ны в 1-й класс; через день ве­ле­но бы­ло явить­ся на пе­ре­клич­ку, кто при­нят, кто нет.
В этот пе­ри­од мы с от­цом отыс­ка­ли квар­ти­ру, где уже и по­се­ли­лись как до­ма. В ча­сы до­су­га хо­ди­ли в го­род с от­цом, ко­то­рый мне все по­ка­зы­вал, объ­яс­нял, и мне бы­ло очень ин­те­рес­но смот­реть на до­сто­при­ме­ча­тель­но­сти и зда­ния раз­ных боль­ших до­мов, учи­лищ и учре­жде­ний. Так про­шли эти день­ки и ча­сы; яв­ля­ем­ся на пе­ре­клич­ку, и что же ока­за­лось: ме­ня вме­сто 1-го клас­са при­ня­ли в при­го­то­ви­тель­ный, так как я был очень мо­лод го­да­ми. До­сад­но бы­ло мне, да и от­цу то­же, но де­лать бы­ло нече­го, го­дов не при­ба­вишь. Од­но толь­ко бы­ло уте­ше­ние от­цу, что при­нят, так как мно­гим бы­ло от­ка­за­но в при­е­ме до сле­ду­ю­ще­го го­да. Итак, я стал уже уче­ник не сель­ской шко­лы, а Вла­ди­мир­ско­го ду­хов­но­го учи­ли­ща, и это для ме­ня бы­ло что-то ве­ли­кое и ин­те­рес­ное.
По окон­ча­нии при­ем­ных эк­за­ме­нов бы­ло объ­яв­ле­но всем явить­ся к мо­леб­ну в учи­лищ­ную цер­ковь. Ко­гда все со­бра­лись, уда­ри­ли в ко­ло­кол, и все школь­ни­ки дви­ну­лись к две­рям хра­ма; в хра­ме все бы­ли рас­став­ле­ны в ря­ды: в пер­вых ря­дах сто­я­ли маль­чи­ки бо­лее ме­нее с ма­лым воз­рас­том, да­лее вы­ше и вы­ше. Так бы­ло это ин­те­рес­но и кра­си­во гля­деть на об­раз­цо­вый по­ря­док, что за­был про все, толь­ко и ждал, вот-вот нач­нет­ся мо­ле­бен, ста­нем все петь. И дей­стви­тель­но, рас­тво­ри­лись цар­ские две­ри, и вы­шел свя­щен­ник в хо­ро­шем об­ла­че­нии, в си­них оч­ках, при­ят­ной на­руж­но­сти — это был отец Фе­о­дор Де­лек­тор­ский, ко­то­рый впо­след­ствии был пе­ре­ве­ден в го­род Ме­лен­ки. Ко­гда свя­щен­ник на­чал мо­ле­бен, то все ста­ли петь мо­лит­ву Свя­то­му Ду­ху «Ца­рю Небес­ный», да­же из чис­ла пред­сто­я­щих, то есть на­ших ро­ди­те­лей. Смот­рю в пуб­ли­ку и ви­жу сво­е­го се­день­ко­го ста­рич­ка-от­ца, ко­то­рый то­же под­пе­вал и мо­лил­ся со вся­ким усер­ди­ем и чи­стым серд­цем о нис­по­сла­нии Ду­ха Свя­то­го на уче­ни­ков и бла­го­да­ти по­зна­ния в уче­нии. Гля­дя на него, неволь­но по­тек­ли сле­зы, что при­хо­дит уже ми­ну­та рас­ста­ва­ния на дол­гое вре­мя, и Бог весть, еще уви­дим­ся ли, так как отец был здо­ро­вьем слаб. По окон­ча­нии мо­леб­на ста­ли под­хо­дить ко кре­сту по оче­ре­ди, и каж­до­го отец Фе­о­дор кро­пил свя­той во­дой со сло­ва­ми: «Бла­го­дать Свя­та­го Ду­ха». Тут-то уже я по­нял вполне, что бу­дет, — от­гу­ля­ли ле­то, при­шла по­ра за­нять­ся и де­лом.
Прий­дя на квар­ти­ру, отец объ­явил, что от­прав­ля­ет­ся во­сво­я­си, так как про­жи­вать­ся по­на­прас­ну нет смыс­ла, да и сред­ства уже все по­вы­сох­ли, да­же не оста­лось на до­ро­гу, и ему, ста­ри­ку, при­шлось ид­ти 150 верст пеш­ком.
Это ме­ня силь­но взвол­но­ва­ло, как он пой­дет в та­кое рас­сто­я­ние, а вдруг что с ним слу­чит­ся по пу­ти! И сле­зы по­ли­лись ру­чьем. Отец вся­че­ски уте­шал ме­ня, уго­ва­ри­вал, но я не об­ра­щал ни­ка­ко­го вни­ма­ния на его уго­во­ры — шел с ним го­ро­дом и пла­кал, пла­кал без­утеш­но. Про­шед­ши весь го­род и за­шед­ши за за­ста­ву, отец про­стил­ся со мной, про­сле­зил­ся так же и, бла­го­сло­вив, ска­зал: «Иди с Бо­гом на квар­ти­ру, не ску­чай, я по­сле По­кро­ва при­еду на­ве­стить те­бя». Я, несколь­ко уте­шив­шись этим, по­шел до­мой и ча­сто обо­ра­чи­вал­ся на­зад смот­реть вслед от­цу, и дол­го-дол­го смот­рел, по­ка он не ис­чез из мо­их глаз.
Труд­но бы­ло мне при­вы­кать на квар­ти­ре, не ви­дя зна­ко­мых и близ­ких, но ведь на­до же бы­ло при­вы­кать, и по­сте­пен­но стал за­бы­вать и увле­кать­ся сво­им де­лом, дер­жа в па­мя­ти, что через ме­сяц, ну два, отец при­е­дет ко мне, как он ска­зал на про­ща­ние, и тем успо­ко­ил­ся, за­быв обо всем.
Лишь толь­ко при­вык к квар­тир­ной жиз­ни, про­жив­ши ме­сяц, по­лу­чаю из­ве­ще­ние из учи­лищ­но­го прав­ле­ния о пе­ре­во­де ме­ня с квар­ти­ры в об­ще­жи­тие. Я, с од­ной сто­ро­ны, был рад и, с дру­гой, что-то ро­бел — на­до опять при­вы­кать к но­вой об­ста­нов­ке. За­брав­ши все, что у ме­ня бы­ло, от­пра­вил­ся в об­ще­жи­тие, и там ме­ня все уче­ни­ки при­вет­ство­ва­ли: но­ви­чок, но­ви­чок, — кто, ко­неч­но, от ду­ши, а кто и с на­смеш­кой, и все нуж­но бы­ло пе­ре­но­сить. Спра­ши­ва­ли, кто, от­ку­да, из ка­ко­го клас­са, чей сын, есть ли отец, мать и про­чее. Ча­стень­ко от стар­ших уче­ни­ков ни за что ни про что по­па­да­ло, и все нуж­но бы­ло пе­ре­но­сить. Это так во­ди­лось в бур­се, на пер­вых по­рах узна­ва­ли: что-де от него бу­дет! Не пой­дет ли жа­ло­вать­ся к над­зи­ра­те­лю или к ко­му-ли­бо из на­чаль­ству­ю­щих. По­сы­ла­ли с ко­пей­кой в лав­ку ку­пить ры­бьих но­жек, и ла­воч­ник, уже зная это, на­щи­пы­вал от мет­лы пру­ти­ков, за­вер­ты­вал в бу­маж­ку и да­вал в ру­ки по­ку­па­те­лю, ко­то­рый при­но­сил по­слав­ше­му, и тот, раз­вер­нув­ши бу­маж­ку, сме­ю­чись, ки­дал по од­ной па­лоч­ке, го­во­ря: «Ты че­го при­нес, да­вай на­зад ко­пей­ку». А ее и нет. Что тут де­лать? Бе­жишь об­рат­но в лав­ку и объ­яс­ня­ешь ла­воч­ни­ку, тот, улыб­нув­шись, бе­рет ко­пей­ку и от­да­ет об­рат­но, го­во­ря: «Ты но­ви­чок?» — «Да», — от­ве­ча­ешь ему. «Так вот, друг ми­лый, боль­ше за ры­бьи­ми лап­ка­ми не хо­ди, быть мо­жет, по­шлют еще за пти­чьим мо­ло­ком, то еще гор­ше те­бе бу­дет, а за мо­ло­ком с 20 ко­пей­ка­ми, а на ба­за­ре у те­бя день­ги возь­мут и на­льют те­бе ка­кой-ни­будь во­ды. И то­гда уже ты не по­лу­чишь день­ги об­рат­но, при­дет­ся пла­тить свои. Знай, что у ры­бы ла­пок нет и пти­ца мо­ло­ка не име­ет, то­гда от те­бя от­ста­нут и не бу­дут боль­ше по­сы­лать и сме­ять­ся, и бу­дешь уже не но­ви­чок, а как ста­ри­чок. На все нуж­на при­выч­ка и тер­пе­ние».
При­смот­рев­шись и при­вык­нув к об­ста­нов­ке, за­вел по се­бе то­ва­ри­щей, ста­ло ве­се­ло и хо­ро­шо, очень по­нра­ви­лось быть в кор­пу­се. Чи­сто­та об­раз­цо­вая, пи­ща хо­ро­шая; кой­ка, мат­рац, про­сты­ня, оде­я­ло и бе­лье — все чи­стое, од­ним сло­вом, рос­кошь, че­го еще нуж­но? Од­но­го не хва­та­ло: не бы­ло де­нег. То­ва­ри­щи бе­рут и то­го и дру­го­го, а я нет. Ста­ло за­вид­но на них, но ду­маю сам се­бе, ско­ро при­е­дет ко мне отец, при­ве­зет мне и де­нег, и ле­пе­шек, и вся­кой вся­чи­ны, то­гда бу­дет и на мо­ей ули­це празд­ник. Дни идут за дня­ми, про­шел и По­кров ждан­ный, но, увы, от­ца нет! Вда­юсь в тос­ку и раз­но­го ро­да раз­мыш­ле­ния, как, что и по­че­му. Жду, жду, всё нет! Про­хо­дит и Ка­зан­ская — то­же нет, на­чи­наю тай­ком пла­кать, и уче­нье ней­дет на ра­зум, пред­став­ля­ет­ся, что отец бо­лен, по­то­му и не едет, или мать, — од­ним сло­вом, лез­ла в го­ло­ву вся­кая че­пу­ха. Но в кон­це кон­цов сми­рил­ся со всем и пе­ре­стал ду­мать. Ни о чем уже не ду­мав­ши, встав­ши утром как по обы­чаю в 5 ча­сов, от­сто­яв­ши утрен­ние мо­лит­вы, от­прав­ля­юсь до уро­ков в класс по­вто­рять вы­учен­ные уро­ки. И вдруг де­жур­ный по клас­су вы­кли­ки­ва­ет ме­ня по фа­ми­лии, что те­бя спра­ши­ва­ют. Я опро­ме­тью бро­сил­ся бе­жать и, к мо­е­му сча­стью, ви­жу си­дя­ще­го се­день­ко­го ста­рич­ка, мо­е­го от­ца; серд­це мое ек­ну­ло от ра­до­сти, да­же за­пла­кал, и тут-то бы­ло у ме­ня ра­до­сти, не мо­гу и опи­сать. На­ко­нец-то до­ждал­ся, ду­маю сам се­бе. «По­че­му дол­го не при­ез­жал, все ли жи­вы и здо­ро­вы?» И, по­лу­чив удо­вле­тво­ри­тель­ный от­вет, воз­ра­до­вал­ся ду­хом. Стал раз­вер­ты­вать узел, и тут-то вся­кой вся­чи­ны бы­ло на­пе­че­но, ле­пеш­ки, яб­ло­ки, яй­ца и вся­ко­го ро­да пря­но­сти; уло­жив все в сун­дук, по­шел на за­ня­тия, а отец по сво­им де­лам в го­род. То­гда ста­ли ме­ня все спра­ши­вать, кто к те­бе при­е­хал, что при­вез, по­де­лись со мной, со мной и со мной. Я дей­стви­тель­но от сво­ей юно­сти и до сих пор был доб­рый, да­вал и на­пра­во и нале­во, за что по­лу­чал боль­шое спа­си­бо и за­щи­ту от всех и поль­зо­вал­ся боль­шой по­пуляр­но­стью от стар­ших. По­быв­ши у ме­ня дня два, отец от­пра­вил­ся об­рат­но, ска­зав, что ско­ро и ты сам при­е­дешь на свят­ки, и я уже так не ску­чал, как в пер­вый раз. Зна­чит, стал уже по­ум­нее и рас­су­ди­тель­нее.
Сто­ял уже на дво­ре де­кабрь, а сне­гу все не бы­ло. Вот при­бли­зил­ся мой день Ан­ге­ла, то есть 6 де­каб­ря, я со сво­и­ми то­ва­ри­ща­ми сверст­ни­ка­ми и тез­ка­ми от­про­сил­ся у ин­спек­то­ра про­то­и­е­рея Иоан­на Мар­ты­но­ви­ча Виш­не­вец­ко­го ко все­нощ­ной в Ар­хи­ерей­ский мо­на­стырь, где слу­жил сам вла­ды­ка ар­хи­епи­скоп Фе­о­гност. Как бы­ло для ме­ня ин­те­рес­но ви­деть в пер­вый раз вла­ды­ку, его служ­бу и хо­ро­шее пе­ние; так и ка­за­лось, что я стою не на сем зем­ном про­стран­стве, а как буд­то там где-то, в ином ми­ре. За­быв обо всем зем­ном, углу­бил­ся в мо­лит­ву и так усерд­но мо­лил­ся, что ди­во бы­ло са­мо­му, как ру­ка са­ма про­из­воль­но под­ни­ма­лась для изо­бра­же­ния на се­бе кре­ста. От­сто­яв­ши все­нощ­ную, от­пра­ви­лись в кор­пус. На­ут­ро обед­ню уже сто­ял в сво­ем учи­лищ­ном хра­ме, где вы­ну­ли просфо­ру за мое здра­вие и ро­ди­те­лей. Со спо­кой­ным серд­цем и ду­шой от­сто­ял ли­тур­гию, по­сле ко­ей, по­пив­ши чаю и за­ку­сив­ши, от­пра­вил­ся в го­род по­гу­лять и по­смот­реть раз­но­го ро­да ди­ко­ви­ны.
Под­хо­дя к Зо­ло­тым во­ро­там, уви­дел в ма­га­зине вся­ко­го ро­да иг­руш­ки и стал по­жи­рать гла­за­ми, ду­мая се­бе, вот бы мне при­об­ре­сти это, и это, и это, — что бы бы­ло ра­до­сти у мо­ей сест­рен­ки, ко­то­рая бы­ла по­стар­ше ме­ня го­да­ми, — но, увы, де­нег нет, зна­чит, и де­ла нет, при­хо­дит­ся до­воль­ство­вать­ся тем, что гла­за­ми ви­жу. По­гу­ляв­ши в го­ро­де, от­пра­вил­ся до­мой на за­ня­тия. Смот­рю, все уче­ни­ки бы­ли за­ня­ты ри­со­ва­ни­ем от­пус­ков. Ри­со­ва­ли кто как мог. Иной на каж­дую бук­ву брал лист, иной пол-ли­ста, иной чет­верть и пи­са­ли по-вся­че­ски «от­пуск» и при­леп­ля­ли на сте­нах. Од­ним сло­вом, все бы­ли за­ня­ты од­ной мыс­лью о до­ме и род­ных, что ско­ро-ско­ро по­едем на свят­ки в свои род­ные края, где не бы­ли че­ты­ре ме­ся­ца.
Вот при­шел и ка­нун от­пус­ка; мы все по­чти всю ночь не спа­ли, раз­го­ва­ри­ва­ли в спаль­нях о том о сем, а кто сам за­сы­пал или спал, то­му под нос кла­ли та­ба­ку ню­ха­тель­но­го, и тот, ко­неч­но, неволь­но на­чи­нал чи­хать, и уже сон от него ухо­дил. И так до са­мо­го утра не спав­ши, по­пив­ши чаю, от­прав­ля­лись на уро­ки в клас­сы, где, ко­неч­но, уче­нья не бы­ва­ло, а толь­ко до­жи­да­лись над­зи­ра­те­ля, ко­то­рый дол­жен прий­ти и раз­дать всем уче­ни­кам от­пуск­ные би­ле­ты, в ко­то­рых бы­ли вы­став­ле­ны бал­лы успе­хов и по­ве­де­ния. На­ко­нец, рас­тво­ри­лись две­ри на­ше­го клас­са, и вхо­дит с пач­кой ли­стов над­зи­ра­тель, по ал­фа­ви­ту вы­зы­ва­ет к сто­лу и на­чи­на­ет чи­тать лек­цию, как дол­жен ве­сти се­бя уче­ник в ро­ди­тель­ском до­ме во вре­мя ка­ни­кул; по про­чте­нии лек­ции вру­ча­ет би­лет, ему по­клон — и из клас­са без огляд­ки вон.
Че­го, че­го не уви­дишь в это вре­мя: кто пла­чет, кто ска­чет, кто по­ет, кто де­рет­ся, кто бо­рет­ся, кто со­би­ра­ет­ся, а кто уже сел в брич­ку и ка­тит на ло­шад­ке с ве­се­лым на­стро­е­ни­ем, что едет до­мой, знать ни­че­го не хо­чет — да­вай до­ро­гу.
Мне, как даль­не­му, нуж­но бы­ло до­жи­дать­ся до двух ча­сов но­чи по­ез­да, и я ша­тал­ся по го­ро­ду, а в 10 ча­сов от­пра­вил­ся на вок­зал.
На вок­за­ле бы­ло пол­ным-пол­но, и всё боль­ше уча­щи­е­ся, то се­ми­на­ри­сты, то гим­на­зи­сты, то ре­а­ли­сты и дру­гих учеб­ных за­ве­де­ний. Вот от­кры­лась кас­са, тут-то ра­до­сти бы­ло, что вот-вот при­бе­жит же­лез­ный конь и за­бе­рет нас всех и умчит ту­да, ку­да нуж­но. По вы­прав­ке би­ле­та дол­го ждать не при­шлось. Ка­тит наш на всех па­рах, и зво­нок, и сви­сток, и конь как вко­пан­ный сто­ит: по­жа­луй­те са­дить­ся. И все бро­си­лись на пло­щад­ки ва­го­нов за­нять ме­ста, и ко­гда усе­лись, ста­ла нас брать дре­ма: что же дол­го ду­мать, взял да и за­снул, где нуж­но сле­зать, на то есть кон­дук­тор, ко­то­рый пе­ред каж­дой оста­нов­кой кри­чит, кто едет до та­кой-то стан­ции, при­па­сай­тесь сле­зать. Ехать мне нуж­но 4 ча­са, и я вполне мо­гу сос­нуть, и сплю спо­кой­но; не до­ез­жая од­ной стан­ции, про­сы­па­юсь, на­чи­наю за­би­рать свои по­жит­ки и вы­хо­жу на пло­щад­ку ва­го­на и смот­рю свои зна­ко­мые ме­ста. Сколь­ко ра­до­сти бы­ло — нет кон­ца. Вот па­ро­воз дал сви­сток за вер­сту до стан­ции, оста­ет­ся по­след­няя ми­ну­та, и уви­жусь с от­цом-ста­рич­ком, ко­то­рый уже вы­шел на плат­фор­му для встре­чи. И вот по­ка­за­лись ог­ни на стан­ции, по­езд уба­вил ход, и по­яви­лась плат­фор­ма, на ко­то­рой, смот­рю, сто­ит се­день­кий ста­ри­чок в ту­лу­пе с пе­ре­вя­зан­ны­ми уша­ми и под­по­я­сан ку­ша­ком. Сви­сток, и по­езд стал.
Спрыг­нув­ши с пло­щад­ки, бе­гу к от­цу; тот, уви­дав­ши, на­чал це­ло­вать, взял мою сум­ку и пря­мо на вок­зал, где да­ет мне ва­ле­ные са­по­ги и на­де­ва­ет ту­луп. Одев­шись, вы­хо­дим с вок­за­ла, под­хо­дим к ло­ша­ди, отец уса­дил ме­ня как ба­ри­на, сам на об­луч­ке, и по­ка­ти­ли. К несча­стью на­ше­му, в этот год сне­гу не бы­ло до са­мо­го Рож­де­ства, и при­шлось ехать на ко­ле­сах, но ко­гда по­еха­ли, под­ня­лась та­кая бу­ря со сне­гом, что зги не ви­дать. Я, за­ку­тав­шись в ту­луп, при­жав­шись в уго­лок, за­быв обо всем, за­дал та­ко­го хра­по­виц­ко­го, что и не ви­дал, как подъ­е­ха­ли к до­му. Отец оста­но­вил ло­шадь, я проснул­ся и ви­жу — вы­шли встре­чать мать и сест­ры. Я вы­ско­чил из те­ле­ги и со сме­хом от ра­до­сти вбе­гаю в дом, где мне по­ка­за­лось как буд­то все но­во; и точ­но, все ста­ло низ­ко, оче­вид­но, я за че­ты­ре ме­ся­ца под­нял­ся ро­стом. Тут на­ча­лись рас­спро­сы: как учишь­ся, как жи­вешь, хо­ро­шо ли в кор­пу­се и то­му по­доб­ные. На­ко­нец-то я до­ма, ду­маю сам се­бе, ку­да хо­чу, иду, что хо­чу, то де­лаю, ни­кто мне не указ. Од­ним сло­вом, на пол­ной сво­бо­де, зна­чит, по­гу­ля­ем и по­ка­та­ем­ся с гор на са­лаз­ках с быв­ши­ми то­ва­ри­ща­ми, сло­вом, за­бла­го­ду­ше­ство­вал.
Вре­мя ле­те­ло неза­мет­но. На Рож­де­ство хо­дил с от­цом по при­хо­ду сла­вить, ез­дил по де­рев­ням. При­шел и Но­вый год, на ко­то­рый с сест­рен­ка­ми ря­ди­лись, пе­ли пес­ни и вся­ко­го ро­да раз­вле­че­ни­я­ми за­ни­ма­лись во­всю, как го­во­рит­ся. Вот при­шло и Кре­ще­ние, так ско­ро — и не ви­дал, как вре­мя про­ле­те­ло. Смот­рю, мать пе­чет сдоб­ные ле­пеш­ки, ду­маю сам про се­бя, хоть бы и не на­до их, толь­ко бы не ехать на­зад учить­ся, а быть бы в кру­гу сво­их род­ных. Но, знать, ни­как не ми­но­вать это­го, на­до ехать. И вот на дру­гой день Кре­ще­ния, ве­че­ром ча­сов в во­семь про­ща­юсь со все­ми до­маш­ни­ми, са­жусь в са­ни со сле­за­ми на гла­зах — и по­еха­ли.
Так вре­мя все шло и шло, тут от­пу­сти­ли на мас­ле­ни­цу и первую неде­лю Ве­ли­ко­го по­ста и так­же об­рат­но, а там на Пас­ху, и на­ко­нец, уже неда­ле­ко до ва­ка­ции — на са­мое про­дол­жи­тель­ное вре­мя; но толь­ко не для всех уте­ши­те­лен этот от­пуск, так как этим от­пус­ком мо­жет поль­зо­вать­ся тот, кто вы­дер­жал эк­за­мен и пе­ре­ве­ден в сле­ду­ю­щий класс, а кто не успел, то­му при­хо­дит­ся все ле­то го­то­вить­ся до­ма и на серд­це все непо­кой­но.
Кон­чи­лись уро­ки в тот год, пом­ню, 31 мая, на под­го­тов­ку к эк­за­ме­нам да­но на­ше­му клас­су пять дней, и зна­чит, 6 июня от­пу­стят со­всем. Вре­мя сто­я­ло очень хо­ро­шее, теп­лое и яс­ное, по окон­ча­нии уро­ков доз­во­ли­ли нам за­ни­мать­ся в са­ду, ко­то­рый был при учи­ли­ще, и на­до ска­зать, что сад был очень хо­ро­ший, ли­по­вые де­ре­вья, вя­зо­вые, клен и раз­ные дру­гие де­ре­вья. Вез­де троп­ки бы­ли осы­па­ны жел­тым пес­ком, по­стро­е­ны раз­ные бе­сед­ки. Эк­за­ме­ны со­шли бла­го­по­луч­но. Гу­ляй ва­ка­цию во­всю, ни о чем не ду­май.
По­лу­чив­ши би­лет от­пуск­ной, с ра­до­сти по­шел в го­род и там при­слан­ные день­ги на до­ро­гу все ис­тра­тил, оста­лось толь­ко 15 ко­пе­ек, ехать на них да­ле­ко не уедешь. Ну что ж, ту­жить не бу­ду, дни не куп­ле­ны, не в два, не в три дой­ду пеш­ком до до­му. Так и сде­лал. При­шед­ши на вок­зал, вы­пра­вил би­лет до Бо­го­лю­бо­ва, от­дал 14 ко­пе­ек. Ко­пей­ка оста­лась на раз­вод, что хо­чешь на нее, то и по­ку­пай! До­е­хав­ши до Бо­го­лю­бо­ва, слез на стан­ции, смот­рю, на­ча­ло све­тать, что мне си­деть по­пусту; я, взяв­ши ко­том­ку, пу­стил­ся в путь-до­рож­ку по же­лез­ной до­ро­ге; прой­дя верст семь, на­го­няю по­пут­чи­ка — маль­чи­ка рав­но­го мне го­да­ми, ко­то­рый то­же шел из Вла­ди­ми­ра на ро­ди­ну до стан­ции Нов­ки. Об­ра­до­вал­ся я то­ва­ри­щу, и по­шли вдво­ем, да так ве­се­ло, что не за­ме­ти­ли, как до­шли до Но­вок, это бы­ло рас­сто­я­ние верст 35, и вот тут-то для ме­ня на­сту­пи­ла тя­же­лая ми­ну­та рас­ста­ва­ния с по­пут­чи­ком, ко­то­рый в Нов­ках отыс­кал сво­е­го дя­дю и от­пра­вил­ся по дру­го­му на­прав­ле­нию в свою де­рев­ню. Де­лать нече­го, авось еще най­дет­ся по­пут­чик. Но, к со­жа­ле­нию, не ока­за­лось мне по­пут­чи­ка.
Я, не знав­ши на­прав­ле­ния пу­ти, по ошиб­ке по­пал на Шуй­скую Ива­нов­скую до­ро­гу и про­шел уже верст 8, ста­ло сол­ныш­ко уже са­дить­ся, на­до бы­ло по­ду­мать о ноч­ле­ге. Ви­жу в са­же­нях 20 от до­ро­ги сто­ит де­рев­ня, я, недол­го ду­мав­ши, свер­нул в нее и вы­про­сил­ся но­че­вать, спро­сил, да­ле­ко ли до го­ро­да Ков­ро­ва, мне ска­за­ли, что верст 10. Как же это так, по­че­му не на этой до­ро­ге он сто­ит; то­гда мне объ­яс­ни­ли, что я не по то­му пу­ти по­шел из Но­вок. Ме­ня успо­ко­и­ли, что зав­тра утром мно­го пой­дет на­ро­да в го­род и я прой­ду с ни­ми по­кой­но. Ко­гда при­гна­ли та­бун, то ме­ня на­кор­ми­ли, на­по­и­ли очень хо­ро­шо и уло­жи­ли спать. Я, как уже устав­ший, недол­го ду­мая, лег, зев­нул да тот­час и за­снул. Встав­ши ра­ным-ра­но до вос­хо­да сол­ныш­ка, спро­сил до­ро­гу в го­род Ков­ров, по­бла­го­да­рил за ноч­лег, за хлеб и соль и по­шел в путь-до­рож­ку. Шел не то­ро­пясь, утро бы­ло хо­ро­шее, пой­ду, пой­ду да ся­ду, вре­мя идет, стал на­го­нять ме­ня на­род, и я очень был рад и до­во­лен, что иду не один. Вот сел по­си­деть на троп­ке, и под­хо­дит ко мне жен­щи­на, она спро­си­ла ме­ня: «Ку­да идешь, мо­ло­дой стран­ни­чек?» При­се­ла ко мне, все рас­спро­си­ла: «Есть ли у те­бя че­го по­есть и есть ли на до­ро­гу ко­пей­ки?» Я от­крыл­ся ей по чи­стой со­ве­сти, что ни то­го ни дру­го­го не имею, кро­ме как од­ной толь­ко ко­пей­ки. Она по­со­бо­лез­но­ва­ла мне, раз­вер­ну­ла узел, да­ла мне хлеб­ца, пи­рож­ка и еще че­го-то, да го­во­рит: «Вот при­дем в го­род, я там те­бе дам сколь­ко-ни­будь ко­пе­ек на до­рож­ку». Я по­бла­го­да­рил ее и по­шел с ней. При­шед­ши в Ков­ров, она мне дей­стви­тель­но да­ла 10 ко­пе­ек и еще ку­пи­ла две бул­ки и на­пра­ви­ла ме­ня на путь, по ко­то­ро­му я дол­жен был ид­ти даль­ше.
Вы­шед­ши из Ков­ро­ва, я по­шел да­лее ве­се­лой по­сту­пью, зная, что у ме­ня в сум­ке есть че­го по­есть да и день­жон­ки, хоть немно­го, а для ме­ня до­ро­ги бы­ли эти гро­ши. И так весь день шел и до­шел этим днем до сво­ей род­ной стан­ции, но уже за­хва­тил ночь, так что мне при­шлось но­че­вать на стан­ции, а утром до обед­ни прий­ти до­мой. Так и вы­шло: как рас­пла­ни­ро­вал, так и сде­лал, — как раз уда­ри­ли род­ные ко­ло­ко­ла, и я явил­ся под кров род­ной се­мьи. Что бы­ло у ме­ня ра­до­сти, ко­гда я уви­дал всех в пол­ном бла­го­по­лу­чии, не мо­гу да­же и опи­сать. Од­ним сло­вом — до­ма, на пол­ной сво­бо­де, в кру­гу сво­их род­ных.
Дня два не вы­хо­дил из до­му ни­ку­да, дал вполне от­дох­нуть по­сле стран­ство­ва­ния но­гам, по­том стал хо­дить с ма­те­рью на стой­ло до­ить ко­ров: она с дой­ни­цей в та­бун, а я на овраг, так на­зы­вал­ся пруд, в ко­то­ром мы, по­ку­до­ва мать до­и­ла ко­ров, ку­па­лись. Ве­се­ло бы­ло, как вспом­нишь! Так вре­мя шло, ни о чем не по­мыш­ля­лось. При­шло вре­мя и ра­бо­ты: сна­ча­ла ко­си­ли луж­ки с от­цом, су­ши­ли тра­ву, уби­ра­ли в сен­ни­цу, а там и рожь по­спе­ла. Хо­ди­ли в празд­нич­ный день в по­ле с от­цом и ма­те­рью смот­реть на рожь, год­на ли жать. Ну что за раз­до­лье, что за при­во­лье, — по­дой­дем к реч­ке, ис­ку­па­юсь, и к ве­че­ру воз­вра­ща­ем­ся до­мой, где уже сест­ры при­го­то­ви­ли чай. Бе­жишь в сад, нарвешь ви­шен, ма­ли­ны, смо­ро­ди­ны и кры­жов­ни­ку, ко­то­рых у нас бы­ло вдо­воль, и по­сле гу­ля­нья как при­ят­но по­си­деть за сто­лом, по­пить чай­ку и за­ку­сить. Да, дей­стви­тель­но, бы­ло зо­ло­тое вре­мя, ко­то­рое уже не вер­нет­ся бо­лее, так что, дет­ки, до­ро­жи­те этим вре­ме­нем, ко­гда еще нет у вас за ро­ди­те­ля­ми ни­ка­кой за­бо­ты и пе­ча­ли.
При­шло вре­мя жать рожь. Отец и мать с сер­пом, и я с ни­ми, хо­тя не с охо­той, но, не по­ка­зы­вая ви­ду, иду, и жнем с утра до ве­че­ра. Рад-ра­де­ше­нек, ко­гда на­станет ве­чер, неволь­но ста­ра­ешь­ся то­ро­пить­ся на­жать сноп-дру­гой, зная, что вот-вот ско­ро до­мой. Вре­мя идет, кон­чи­ли жни­тво, тут ста­ли во­зить сно­пы; сво­зив­ши их, да­вай хлы­стать-мо­ло­тить, уби­рать со­ло­му и так да­лее, а тут и сев. Неза­мет­но бы­ло, как вре­мя про­ле­те­ло, вот уж и празд­ник Успе­ния Пре­свя­той Бо­го­ро­ди­цы, ско­ро-ско­ро и об­рат­но ехать учить­ся. Ох, как не хо­те­лось, но ведь на­до же ехать, бу­дет, и по­гу­лял, и по­ра­бо­тал, и по­ра уже взять­ся за де­ло. И так сми­ришь­ся со всем этим и ни­что­же сум­ня­ся от­прав­ля­ешь­ся.
22 ав­гу­ста нуж­но бы­ло уже со­би­рать­ся в путь-до­рож­ку. Мать, ко­неч­но, за­бо­ти­лась о браш­ном, а отец со­би­рал те­ле­гу и все, что ка­са­ет­ся его от­цов­ско­го по­пе­че­ния. К ве­че­ру уже все бы­ло го­то­во; по­мо­лив­шись Бо­гу, про­стив­шись со все­ми род­ны­ми и зна­ко­мы­ми, се­ли на те­ле­гу и по­еха­ли на вок­зал. В по­след­ний раз взгля­нул я на свое ми­лое род­ное се­ло, вспом­нил все свои ме­ста, и неволь­но ста­ло груст­но: Бог весть, уви­жу ли опять. При­е­хав­ши в учи­ли­ще, от­сто­я­ли мо­ле­бен пе­ред уче­ни­ем, на дру­гой день се­ли за пар­ты и на­ча­ли уже за­ни­мать­ся уро­ка­ми.
Так день ото дня ста­ло все до­маш­нее за­бы­вать­ся, и во­шло все в обыч­ную ко­лею — де­ло пошло, как го­во­рит­ся, по мас­лу. Как про­шел этот год, упо­ми­нать и пи­сать не бу­ду, осо­бен­но­го ни­че­го не про­изо­шло, а вот ко­гда кон­чи­лись эк­за­ме­ны, то опи­шу пу­те­ше­ствие на ва­ка­цию. По окон­ча­нии эк­за­ме­нов и пе­ре­шед­ши в дру­гой класс, я со сво­им то­ва­ри­щем Ни­ко­ла­ем Ге­ор­ги­ев­ским уго­во­ри­лись ид­ти до­мой пеш­ком, ему нуж­но бы­ло до Ков­ро­ва; его мать жи­ла в боль­ни­це сест­рой ми­ло­сер­дия, так как она бы­ла вдо­ва, а ме­сто по­сле му­жа бы­ло предо­став­ле­но зятю, и она, не же­лая пи­тать­ся при сво­ей еще си­ле зя­те­вым кус­ком, по­сту­пи­ла в боль­ни­цу; и вот все на­ше на­ме­ре­ние бы­ло до­брать­ся до Ков­ро­ва и тут на сво­бо­де от­дох­нуть.
При­шед­ши в го­род Ков­ров, нам нуж­но бы­ло прой­ти весь го­род; гря­зи бы­ло ве­лие в го­ро­де, но это всё ни­по­чем. При­шли в боль­ни­цу ча­сов в 8 ве­че­ра, нас там не ожи­да­ли, и как нас встре­ти­ла ра­душ­но ста­руш­ка-мать Ге­ор­ги­ев­ско­го, сколь­ко у нее бы­ло ра­до­сти, сколь­ко бы­ло за­бо­ты о нас; в этот день в боль­ни­це то­пи­ли ба­ню, и она нас по­сла­ла мыть­ся, да­ла нам чи­стое бе­лье, и мы так пре­крас­но обо­гре­лись и по­мы­лись, что ни­ко­гда так не мы­ва­лись, как в этот раз. Встав­ши утром, смот­рю день крас­ный, вед­рен­ный, го­во­рю то­ва­ри­щу, что ухо­жу, он ме­ня уго­ва­ри­вать: «По­го­ди, по­гу­ля­ем день­ка два здесь». Но я ни на ка­кие прось­бы не со­гла­сил­ся и, по­пив­ши и за­ку­сив­ши как сле­ду­ет, по­шел во­сво­я­си. Весь день шел до сво­ей стан­ции и при­шел уже на ночь на свою стан­цию, где но­че­вал, и утром уже по­шел до­мой. Хо­тел прой­ти по­пря­мее, да и за­плу­тал­ся, при­шел не знаю сам ку­да. Ка­кое-то бо­ло­то боль­шое. За бо­ло­том де­рев­ня: ду­маю, это ведь де­рев­ня Во­ро­ни­но, как я по­пал в нее не с той сто­ро­ны? Ведь толь­ко пе­рей­ти это бо­ло­то, а тут в гор­ку под­нять­ся, и ря­дом се­ло род­ное. Недол­го ду­мав­ши, ре­шил­ся ид­ти бо­ло­том, иду, иду, все глуб­же да глуб­же то­ну и вяз­ну, ду­маю, как бы не увяз­нуть со­всем, по­ду­мал ид­ти на­зад, но уже и мой след про­пал, страш­ная топь — и ни­ко­го нет. Что де­лать, ведь на­до же вы­хо­дить. Гос­по­ди, вы­ве­ди ме­ня на путь ис­тин­ный, ска­жи мне, Гос­по­ди, путь мой, им­же аз пой­ду. И что же, от­ку­да ни возь­мись — птич­ка, на­зы­ва­е­мая пи­гол­кой, вьет­ся око­ло ме­ня и пи­щит, я ду­маю, что же это та­кое зна­чит, да­вай, ду­маю, пой­ду за ней, ку­да она по­ле­тит. Она от ме­ня, я за ней, и что же ви­жу — троп­ка хо­ро­шая, тор­ная, я ею и по­шел, и пи­гол­ка моя про­па­ла. Я этой тро­пин­кой вы­шел на на­сто­я­щую трак­то­вую до­ро­гу и до­шел бла­го­по­луч­но до до­му, где, ко­неч­но, бы­ло ра­до­сти несть кон­ца. Од­ним сло­вом, ле­то про­вел бле­стя­ще, хо­тя и мно­го по­ра­бо­тал в по­ле со сво­и­ми от­цом и ма­те­рью. И так про­шло ле­то, опять на­до ехать учить­ся.
Так шло вре­мя, дни за дня­ми, ме­сяц за ме­ся­цем и год за го­дом. Стал уже со вре­ме­нем и я взрос­лый и раз­бор­чи­вый. Стал про­сить ро­ди­те­лей хо­ро­шей обу­ви и одеж­ки, но как ро­ди­тель мой был за шта­том, то средств ни­ка­ких не име­лось. Ви­дя по­ло­же­ние от­ца, го­во­рю ему: «Да­вай, отец, по­да­дим про­ше­ние о пол­ном ка­зен­ном со­дер­жа­нии». Отец, недол­го ду­мая, на­пи­сал про­ше­ние к ар­хи­ерею, и я по­сле ва­ка­ции лич­но по­дал. Ар­хи­ерей же да­ет за­прос на мое про­ше­ние в учи­лищ­ное прав­ле­ние сле­ду