Николай
Исповедник
Священник
Почитаем 01 Σεπτεμβρίου
Житие
Священноисповедник Николай Лебедев родился в 1869 году в селе Бережай Бежецкого уезда Тверской губернии в семье пономаря Василия Лебедева. Семья была из бедных, и весь курс Тверской Духовной семинарии Николай обучался за казенный счет. В 1893 году он с отличием окончил семинарию, и начальство как одному из лучших учеников предложило ему продолжить за казенный счет образование в Духовной академии. Но Николай отказался от этого предложения и поступил псаломщиком в храм в селе, где он родился и где служил когда-то его отец. Здесь он пробыл полгода и в 1894 году был рукоположен в сан священника ко храму Казанской иконы Божией Матери в селе Власьево, расположенном в нескольких верстах от Твери.
Село Власьево – одно из старинных сел Тверской губернии. Первое письменное упоминание о нем относится к середине ХVII века. Здесь в то время действовал деревянный храм в честь святителя Николая чудотворца. Прихожанами храма тогда были семьи местных землевладельцев – Бабарыкины, Угрюмовы – и жившие здесь крестьяне. Во время польско-литовского нашествия местное население стало участником военных действий, храм опустел и в конце концов разрушился. Около пятидесяти лет в селе не было храма, и только в 1732 году владельцы села обратились к архиепископу Тверскому Феофилакту (Лопатинскому) с просьбой благословить их на строительство нового деревянного храма в память Казанской иконы Божией Матери, которая явилась заступницей русского народа в смутное время. Храм был построен, но через некоторое время также пришел в негодность. В 1779 году помещица села Власьево получила разрешение епископа Тверского Арсения (Верещагина) на строительство каменного храма во имя Казанской иконы Божией Матери с приделом Николая чудотворца. Началось строительство храма, и в 1781 году придел во имя Николая чудотворца был освящен, но затем строительство растянулось на двадцать лет, так как благотворительница уехала из Власьева, а ее зять растрачивал деньги, предназначенные для строительства церкви. В результате храм был полностью выстроен и освящен только в 1799 году.
Сразу же после начала служения в Казанском храме отец Николай стал принимать деятельные меры по воспитанию прихожан в духе православной нравственности и по искоренению пороков. 22 октября 1897 года им было открыто Общество трезвости во имя Казанской иконы Божией Матери, которое было утверждено, как официально действующее, министром внутренних дел 28 января 1899 года.
В правилах Власьевского Казанского Общества трезвости, в частности, так говорилось о его целях и задачах: «Цель Общества заключается в противодействии злоупотреблению спиртными напитками, употреблению бранных слов; в уменьшении разгула, в привлечении народа к более усердному и частому посещению богослужения, в заботе об украшении местного храма, в развитии и укреплении среди местного населения вообще христианских добродетелей. Общество поставляет также своей целью заботы о поднятии благосостояния местного населения.
Общество находится под наблюдением и руководством местного священника.
В качестве членов в Общество могут вступать все лица православного исповедания, достигшие совершеннолетия, как мужчины, так и женщины, без ограничения их места жительства.
Принимаются в Общество и лица, совсем не пьющие вино, чтобы они служили образцом и примером для людей слабых и невоздержных.
Прием членов может быть только в местном храме и происходит по... установленному порядку...
Каждый трезвенник получает святую икону Казанской Божией Матери, святое Евангелие, две Троицкие книжки о пьянстве, экземпляр устава Общества, правила и особый билет, удостоверяющий принадлежность его к составу Общества...
Имена всех членов Общества записываются в особую книгу и поминаются о здравии на проскомидии и ектении в воскресные дни во все время состояния их членами.
В случае смерти трезвенник поминается об упокоении в течение 40 дней.
При общем собрании членов два раза в году совершаются Божественные литургии об упокоении умерших родственников, членов Общества и большие панихиды, о чем члены извещаются каждый раз особо.
Для поддержания и укрепления духа трезвенников 12 раз в году будут служиться молебны Иисусу Христу и Божией Матери с акафистами...
Обет дается на срок одного года, но срок этот может быть уменьшен по желанию члена до 3-х месяцев; для членов же уже окрепших срок может быть увеличен до 3-х лет...
Каждый член Общества во все продолжение своего обета обязывается хранить безусловную трезвость, не нарушая его никакими предлогами вроде изнеможения, устали и прочими.
Всем членам вменяется в обязанность по возможности прекратить курение табаку, употребление бранных слов, помня, что за всякое слово праздное, а тем более гнилое, придется дать строгий ответ на Страшном суде Христовом; прекратить игру в карты и другие азартные игры, посещение питейных заведений и пьяных компаний во избежание соблазна.
Все члены обязываются по возможности в воскресные и праздничные дни ходить в храм Божий. Редко бывающий в храме, по троекратному вразумлению священника, исключается из Общества...
Как можно чаще думай и припоминай вред и пагубность пьянства; видишь крест на церкви, думай так: "Господи, Ты распялся за нас на этом кресте, за наши грехи пострадал, – как оскорблю Тебя грешным пьянством, – плакать надо, а не пьянствовать". Видишь землю, – думай: "и я в нее когда-нибудь пойду, помру, и меня будут судить за грехи мои, а за пьянство горше осудят". Скотину ли видишь, – думай: "и человека пьянство делает подобным скоту бессмысленному". Утром, вставши от сна, и вечером, отходя ко сну, вспоминай о своем обещании.
Святая икона дана тебе в благословение, имей ее всегда на виду, чтобы она напоминала тебе о данном тобою в ее храме обещании: моли Царицу Небесную о помощи.
Святое Евангелие дано тебе для того, чтобы ты мог читать слово Божие и поучаться, как должно жить христианину и что есть воля Божия, святая и богоугодная.
Никогда не забывай, что ты дал обет Богу, и если долг всякого честного человека, давшего даже простое обещание своему ближнему, исполнять его, тем более долг всякого истинно верующего христианина, давшего свой обет пред Богом и подтвердившего его целованием святого Креста и Евангелия, строго исполнять его.
Не забывай, что в случае нарушения тобою обета тяжелый грех ляжет на твою душу. Твердо помни, что от людей можно утаить, но что лучше и строже людей наблюдает за нами совесть, которая страшно мучает нас за грехи и втайне содеянные. Самое же строгое наблюдение за нами принадлежит Всеведущему Богу, от Которого ничего не скроешь, ничего не утаишь и за тайные грехи большое осуждение получишь.
Когда найдет на тебя помысел и желание пьянства, в молитве и чтении слова Божия ищи себе сил и поддержки для успешной борьбы со своею слабостью...
Все члены обязываются распространять между другими задачи и стремления Общества, содействуя и привлекая ко вступлению в Общество новых членов, действуя на них примером своего поведения, словом и убеждениями, твердо помня обещание Спасителя, что кто сам исполнит заповедь и другого научит, тот великим назовется в Царствии Небесном (Мф.5,19). Посему родным и знакомым своим, которые склонны к разгульной жизни и пьянству, ленивы посещать храм Божий, склонны к сквернословию, к картежной игре и к провождению времени в трактирах, советуй, чтобы они оставили такой образ жизни, как непристойный христианину. Несовершеннолетних учи, чтобы они не брали худые примеры с отцов своих и не курили табак. Внушай родителям и всем старшим, чтобы они не посылали малолетних за вином в питейные заведения и тем предохраняли их от соблазна и развития в них пороков. "Горе тому, им же соблазн приходит..."
Трезвенник, нарушивший обет в первый раз, вразумляется духовным отцом наедине и оставляется в Обществе, если окажет раскаяние. О вторичном нарушении сообщается общему собранию членов и с нарушившим поступают согласно общему решению. При нарушении обета в третий раз член исключается из Общества...»[1]
Впоследствии в своих объяснениях следователям во время заключения в 1929 году отец Николай писал: «...Я родился в деревне и детство свое провел среди простого народа. Испытавши и нужду и горе, я близко принимал к сердцу нужды и бедность народные. Еще на школьной скамье у меня созрело решение отдать все свои силы на служение темной, забитой, бесправной и бедной деревне... Мне думалось, что нужно прежде всего внести лучи света и знания в темную деревню, нужно поднять ее экономическое положение, – и народ сам завоюет себе и права и свободу. В этих видах я отказался от Духовной академии, куда меня посылали как лучшего ученика, и решил идти в священники и именно в деревню – и я пошел.
Вся моя жизнь в деревне была посвящена осуществлению моей мечты – служению простому народу.
Когда я поступил в 1894 году во Власьево священником, в приходе моем было два кабака, две пивных и мелочная лавка одного кулака и ни одной школы; дети оставались неграмотными, учиться негде было. Можно по этому судить, что представлял из себя мой приход. Народ костенел в невежестве, предавался пьянству, а вместе с этим хозяйство в деревне падало, росла бедность и преступность. Бедняцкая часть населения была в кабале у местного кулака Баскакова, который в деревне Пасынково имел кабак и мелочную лавку, под большие проценты ссужал бедняков семенами, овсом, товарами из своей лавки и в своем кабаке иногда в долг спаивал народ. К нему неслись под заклад сбруя, одежда и другая утварь крестьянская, особенно страдала женская половина. Я решил бороться со всеми этими темными сторонами деревенской жизни и во что бы то ни стало вырвать народ из их цепких лап.
На первом же году своего служения в приходе мне с громадными усилиями удалось построить во Власьеве земскую школу, потом добился закрытия кабаков и пивных, угрозой уйти даже из прихода добился приговора от крестьян на то, что и впредь кабаков и пивных у себя они не будут открывать. Немалых усилий мне стоило выжить из деревни и кулака Баскакова. Все, что мной было пережито в этой борьбе с кулаками и кабаками, не опишешь. В 1904 году мне удалось построить вторую образцовую земскую школу в деревне Большой Перемерке. Обе школы существуют и до сих пор. Еще в начале своего служения в приходе тем обстоятельством, что как-то не взял с одного крестьянина платы за требы и дал кому-то почитать Некрасова, я возбудил против себя подозрение в глазах епархиального начальства и был отдан как неблагонадежный под надзор местного благочинного. А устройством именно земских школ, а не церковноприходских, я навлек на себя уже неприязнь со стороны епархиальной власти. А моя борьба с кабаками и пивными, борьба с кулаками и их приспешниками, возбудили против меня с их стороны уже открытую злобу, мне грозили даже убийством. Но я продолжал свою деятельность в приходе и даже решился перенести эту борьбу с недугами деревни за пределы прихода. Для большего успеха в борьбе с великим социальным злом – пьянством народным – мной в 1897 году было организовано Власьевское Общество трезвости, которое широко потом развило свою деятельность, открывая свои отделения в губернии, устраивая дешевые столовые, чайные, при них библиотеки и читальни, устраивая при них музыкальные вечера, концерты, спектакли, чтения с картинами, елки, кино и другие разумные развлечения для народа, в целях отвлечения его от пьянства, причем библиотеки и читальни никогда не носили узкого, одностороннего характера. В библиотеки и читальни выписывались не только духовные или специальные о пьянстве книги и журналы, но и вообще литература в широком смысле этого слова...
В 1901 году мной был устроен приют для алкоголиков с мастерскими: столярной, шорной, сапожной, переплетной, швейной, кузнечной и сельским хозяйством для тех из алкоголиков, которые не знали никакого ремесла, при этом в приют я отдал... и свой скот, и сельскохозяйственный инвентарь. В приюте проживало одновременно до сорока семи человек, работа в мастерских была сдельная, пациенты приюта получали готовый стол, одежду, обувь, а остальной заработок выдавался им при выходе из приюта. Цель приюта была дать возможность ослабевшим, опустившимся людям выдержать себя, освободиться от своего недуга, подняться на ноги и начать новую жизнь. Приют существовал пять лет. Сколько неприятностей, тревог и забот доставили мне эти алкоголики, этот приют...
В 1907 году мной был открыт приют для беспризорных детей, детей, покинутых своими родителями, детей алкоголиков, детей с улицы. В приюте детей было до тридцати семи человек, в возрасте от пяти до двенадцати лет. Для детей была открыта особая школа, некоторые мастерские и велось сельское хозяйство. Пожар в приюте осенью 1909 года, истребивший два сарая с запасами хлеба и сена, и отсутствие средств принудили в 1910 или в 1911 году приют закрыть.
В своей деятельности в деревне я старался поднять ее экономическое положение и всячески способствовать улучшению сельского хозяйства в крестьянстве, и в этих видах я устраивал чтения для народа... беседы по сельскому хозяйству, убеждал крестьян вводить травосеяние; даже для общества деревни Пасынково, когда было трудно добиться единогласия на засев поля клевером под предлогом отсутствия средств, я приобрел клевер в долг под свою личную ответственность и поля засеял клевером. Граждане потом оценили всю пользу травосеяния, и последнее стало быстро распространяться и по другим селениям; также убеждал крестьян приобретать сельскохозяйственные орудия и машины, развивать садоводство. Для более успешного достижения этих целей по моей инициативе было открыто Власьевское Кредитное товарищество, которое потом охватило 33 селения с количеством 800 с лишком членов; товарищество под моим председательством работало 11 лет; оно снабжало бедняков деньгами, приобретало для крестьян лучшие семена ржи, овса, льна, приобретало сельскохозяйственные орудия, выписывало из разных питомников яблони и другой посадочный материал и все это распространяло среди населения по своей цене. Причем мной безвозмездно выполнялась большая часть этой работы и бесплатно предоставлялось товариществу и помещение, и отопление, и освещение.
В 1914 году по моей инициативе и при моем непосредственном участии (я был при постройке и выработке кирпича и рабочим, и инженером, и мастером) был для товарищества выстроен бетонный дом 25х25 аршин, который существует и поныне. Общие собрания за такую мою самоотверженную работу в товариществе не раз протокольно выражали мне благодарность. Я был также и первым проводником кооперативной идеи в округе. Местные общества потребителей открывались по моей инициативе и работали при моем участии.
Вот вкратце моя жизнь и деятельность в приходе. Понятно, что такая моя общественная деятельность не могла встретить сочувствие со стороны тогдашнего гражданского начальства. Я считался в его глазах неблагонадежным, и моя деятельность была взята под подозрение. Вот почему, когда были выборы в 3-ю Государственную Думу от духовенства и моя кандидатура на уездном съезде прошла большинством голосов, я по требованию бывшего губернатора Бюнтинга, переданного мне через архиепископа Антония (Коржавина. – И. Д.), "как человек неблагонадежный", вынужден был снять свою кандидатуру. По распоряжению епархиального начальства я состоял членом уездного и губернского попечительств народной трезвости, но моя правдивая речь на одном из заседаний попечительства, в присутствии губернатора, о том, что правительство в борьбе с пьянством не вполне искренне, что те меры, которые выдвигаются правительством в этой борьбе в виде учреждений попечительств, являются лишь жалким паллиативом, ширмой и целей не достигают, что правительство слишком слабо борется с шинкарством и не помогает почти нам, отдельным борцам, что я испытал на своем опыте... навлекла на меня гнев губернатора, и я был немедленно уволен от членов уездного и губернского попечительств о народной трезвости, а издаваемый мной противоалкогольный журнал, выписываемый до того для чайных и читален попечительств по губернии, был изъят из библиотек и запрещен для выписки. В 1912 году в апреле за статьи против казенной продажи питий, против монополий и другие статьи в журнале я был вызван губернатором и мне пригрозили высылкой из губернии и закрытием журнала, и только заступничество тогдашнего архиепископа Антония, ценившего мою деятельность по борьбе с пьянством, спасло меня от высылки, а журнал от его закрытия. По предложению архиепископа в виде компромисса над журналом была учреждена негласная цензура, и цензором был назначен бывший инспектор семинарии... которому с тех пор предварительно, до печати, и представлялся журнал для просмотра...»[2]
Для епархиального начальства церковная деятельность, которую вел священник, виделась настолько значительной, что отчет о ней включался в отчет о епархиальной деятельности перед Святейшим Синодом, а сведения о деятельности отца Николая печатались в «Тверских епархиальных ведомостях» для духовенства епархии, чтобы вдохновить и других священников на пастырский подвиг служения народу.
Благочинный в отчете на имя архиепископа Тверского и Кашинского Димитрия (Самбикина) в 1903 году писал: «Власьевское Общество трезвенников продолжает свою деятельность, привлекая все большее и большее число членов, которых возросло свыше 10 000. При чайной этого Общества, в доме Жуковых, в кануны дней воскресных и праздничных совершаются всенощные бдения председателем Общества священником села Власьева Николаем Лебедевым; им же или под его наблюдением ведутся беседы религиозно-нравственного содержания; читаются книги такого же содержания, иллюстрируемые нередко световыми картинами. В настоящее время это Общество, получив от Тверского губернского попечительства о народной трезвости 4000 рублей, устроило приют для алкоголиков, в котором занимаются разными мастерствами давшие обет трезвости. Этот приют освящен Вашим Высокопреосвященством 22 октября 1902 года, и с этого дня начат прием и занятия трезвенников...»[3]
В отчете за 1904 год о состоянии епархии говорилось: «Кроме приходских попечительств и братств существует 8 обществ трезвости, из коих особенной плодотворной деятельностью отличается Власьевское Общество в Тверском уезде. При этом Обществе существует 6 отделений, открытых вследствие ходатайства пред правлением Общества местных священников и местного населения, а именно: в селе Бакланове Кашинского уезда, в селе Высоком того же уезда, в селе Локотцах Новоторжского уезда и в селе Белом Бежецкого уезда. Число членов Власьевского Общества в отчетном году превысило 17 000 человек...»[4]
В 1906 году священник Николай Лебедев был награжден камилавкой.
Во время революционных беспорядков в 1905 году отец Николай не оставил свою паству на расхищение злым волкам – социалистам и революционерам, но, узнав, что 25 ноября в селе Эммаус, расположенном неподалеку от Власьева, состоится митинг, на котором собирались присутствовать прихожане Казанского храма, отправился туда. Вот как он описывает эти события в показаниях, данных полицейскому приставу: «...О предстоящем в Эммаусе митинге я узнал только накануне его от одного крестьянина, присланного самими крестьянами села Эммаус и передавшего просьбу от них, чтобы я приехал на митинг и разъяснил бы крестьянам многое для них не понятное из того, что совершалось кругом их в то время. Я решил ехать; прибыл в Эммаус около 12 часов дня 25 ноября, народу еще не было, мне сообщили, что ждут ораторов из Твери. Многие крестьяне меня просили возразить ораторам, если будут смущать крестьян, так как сами они не сумеют, да и боятся.
Через какой-нибудь час собрался народ из окрестных деревень, явились наконец и ораторы. Приехало их четверо, в числе их были: студент Н.К. Скобников, сын Эммаусовского священника, родственник его жены (брат) Исполатовский, родственник Вячеслав, кажется Покровский, и четвертый мне совершенно не известный. Выступал с речами все время только один последний, остальные молчали. Речь свою оратор начал с того, что появление среди слушателей духовных лиц его удивляет, что духовенство обыкновенно, когда они где-либо появляются, скрывается и молчит, когда они говорят, от духовенства можно слышать было только их такой призыв: "бей студентов, бей интеллигенцию".
Я возражал тем, что такое огульное обвинение духовенства не справедливо, может быть и бывали такие печальные случаи призыва, но большинство духовенства всегда действовало и действует в духе христианской любви, во всяком случае, подобного призыва к избиению, наверно, ни прихожане села Эммауса не слыхали от своего священника, ни мои прихожане не слыхали от меня. Оратор, поддерживаемый своими товарищами, не хотел мне дать свободы слова, но крестьяне требовали, чтобы мне эта свобода была дана.
Оратор исходным пунктом своей речи взял смету государственного прихода и расхода за 1904 год, много говорил о статьях расхода на войну, на содержание армии, чиновников и указывал на отсутствие школ, на обременительность налогов и тому подобное. Говорил много о начале освободительного движения, говорил о манифесте, о реакции, о том, что манифест остался только на бумаге, убеждал крестьян не верить в Государственную Думу, что народ сам должен встать во главе страны и взять в свои руки власть, что эта власть не спадет с неба, что народ должен завоевать путем борьбы эту власть, убеждал крестьян, что эта борьба по местам уже началась и идет с успехом, что войска по местам переходят на сторону крестьян (причем факты действительности извращались), и в конце концов призывал народ к вооружению.
Мне приходилось несколько раз возражать оратору, указывать на извращение фактов и неправильное их толкование. По поводу армии мной говорено было, что нельзя за армией признать только того отрицательного значения, на какое указывает оратор: я указывал на историю нашей родины, указывал, как росло и крепло русское государство, и армия играла в этом росте великое значение. Я указывал на 12-й год, я указывал, что без армии немыслимы ни слава, ни могущество России, я указывал, что никакая милиция народная не заменит постоянной армии. Японская война ясно нам доказала, какие требования в нынешнее время предъявляются к армии, какими знаниями должен обладать каждый солдат, что, конечно, немыслимо, если постоянная армия будет заменена народной милицией.
Относительно податей мною было говорено, что виды государственной подати не так велики, как их представил оратор, земский сбор в иных местах превышает сбор государственный... говорил, что нельзя не сознаться, что платежи – это бремя для крестьян, и справедливое и равномерное распределение их между всем населением русского государства – есть задача всех лучших людей и самого правительства. Оратором были предъявлены разные требования для крестьян и рабочих: чтобы было бесплатное обучение, были повсюду школы, больницы, богадельни, страхование рабочих, помощь со стороны правительства в самом широком размере во время неурожая, и был поставлен вопрос: вот требуйте от правительства и то, и се, и третье – где же правительство возьмет денег? Говорилось мной, что прекращение платежей в настоящее время было бы прямым преступлением перед родиной и поставило бы нашу родину, и без того переживающую тяжелое время и несущую большие расходы, в безвыходное положение, за которое придется расплачиваться таким же крестьянам, прекращение платить подати остановило бы сразу жизнь великой монархии, каковой является наше государство; указывал, что платить-то все-таки придется, и крестьяне только неплатежом и следованием советам оратора наживают на свои головы новые неисчислимые беды.
По поводу манифеста мною было говорено, что никто не виноват, что манифест и возвещенные им свободы русские люди поняли по-своему, поняли как произвол, как свободу делать то, что хочется. Указывалось на факты безобразий молодежи в разных местах. По поводу народного представительства говорилось, что о чем же оратор спорит, ведь высочайшею волей государя, выраженной в манифесте 17 октября, народ и призывается к управлению русской землей через своих выборных, в Государственную Думу и войдут свободно избранные от народа, которые и будут вместе с государем с помощью Божией устраивать жизнь русского народа на новых началах... И наша обязанность всеми силами стараться помочь нашему государю в его святом намерении и выборе честных, правдивых людей, преданных родине и государю, облегчить его заботу о благе российской земли.
Говорил по поводу призыва оратора к вооружению: против кого мы будем вооружаться-то? Неужели против лиц, исполняющих волю государя? Этот призыв я считаю верхом безумия, и лицам, призывающим к вооруженному восстанию, место не здесь, не среди нас, понимающих всю нелепость вооруженного восстания, – а в доме умалишенных. Говорил прямо: ну вооружайтесь – как же посмотрит правительство на вас тогда, конечно, как на бунтовщиков и пришлет к вам войска для усмирения. Что вы сделаете со своими ухватами, вилами, револьверами против пушек? Хотите вы устлать улицу своими трупами, но подумайте, у вас есть дети, у вас есть жены, на кого они останутся. Врут вам, что солдаты в вас стрелять не будут. Если и в некоторых местах солдаты и бунтовали, то малая часть их, и притом под влиянием агитаторов. Вы слышали, чем кончились волнения эти в Кронштадте, Севастополе и тому подобном? Нет, всякий солдат всегда будет служить верой и правдой помазаннику Божию, своему государю, своей отчизне, своей вере православной, за защиту их всегда готов проливать свою кровь. Убеждал не особенно верить всяким посулам непризванных спасателей России и своей преданностью вере Христовой, своему государю, своей родине, исполнением своих прямых обязанностей помочь царю в его трудных делах управления землей и оправдать то доверие, которое государь оказал всем нам своим манифестом.
После речей под руководством агитаторов пели революционные песни. Речей после меня не произносили, лишь оратор был спрошен, будут ли еще говориться речи, и получен ответ, что нет. Ораторы оставили Эммаус раньше меня. Общее мнение было не в пользу ораторов... Общее мнение крестьян было таково: потерпели неудачу, какие это ораторы. Крестьянами была мне выражена глубокая благодарность. В моем приходе ораторов совсем не являлось. Хотя была слабая попытка один раз в школе, во время чтения, но ораторы тут потерпели полное поражение, и народ их попросил замолчать. То доверие, которое существует между мной и крестьянами, не делает благоприятной почвы для происков ораторов, этих непризванных радетелей русского народа...»[5]
В начале ХХ века быстрыми темпами стало развиваться обнищание русской деревни. В результате этого многие крестьяне направляли своих малолетних детей в Санкт-Петербург, где они попадали в руки мастеров, которые вместе с обучением ремеслам обучали их порокам, и в результате губили их и как будущих мастеров, и как здоровых людей. Пьянство и пороки стали приобретать среди народа все больший масштаб; появлялось все больше детей, лише
