Иосиф Исихаст
Послушание
Старец говорил, что монах должен на все отвечать: «благословите» и «да будет благословенно». Другими словами, когда инок ошибся, не нужно говорить тысячи оправданий, а только — «благословите», т. е. «простите». Когда монаху говорят сделать что-либо такое, что противоречит его воле, он смиренно уступает и говорит: «да будет благословенно».
Старец Иосиф Исихаст говорил: «Хорошее начало — лучший конец, плохое начало — худший конец».
Старец Ефрем Аризонский так вспоминает свою жизнь рядом с Иосифом Исихастом: «это было ни что иное, как сплошное воспитание. … С первого дня он начал исцелять мою душу и не оставил на мне сырой ветки! Он меня постоянно проверял, ругал, смирял. Он-то знал, что только упреки и обиды приносят духовную пользу, потому что именно так и получают венцы, когда ты мирно выдерживаешь поношения, то эгоизм и тщеславие задыхаются. Он многообразно бил меня молотом, чтобы отвалилась ржавчина, которая была на мне. Благодатью Божией я ни разу не открыл уста, чтобы возразить: «А за что? Что я сделал?» В общем, старец был очень суров.
«Нет другого пути спасения, удаленного от всякой прелести и действия вражеского, как этот. И если кто-то желает воистину спастись и быстро обрести сладкого Иисуса, должен жить в послушании. И с такой любовью должен взирать на своего старца, как будто видит образ Христов».
За все время, которое я пребыл около него, я только два раза услышал свое имя из его уст. Чаще всего он меня звал «Упрямый», «Стручок», «Калека» и другими украшающими прозвищами. Поистине, когда он мне выговаривал, я очень болезненно это воспринимал. И как теперь признательна ему моя душа за те хирургические вмешательства в мою душу чистейшего его языка! День и ночь — трепки! Не хотя бы через день, но каждый день. Вот это да! Что мне делал Старец! Ни одной минуты у меня не было, чтобы вздохнуть от порицаний. Мне было больно, и я уходил в свою келью. Обнимал там распятого Спасителя и со слезами говорил: «Ты, Бог, выносил злоречие, клевету, позор от множества людей. Я же грешный и страстный не могу понести один выговор?! Ведь Старец это говорит, потому что меня любит и хочет спасти!»».
«Послушание заключается в том, чтобы стать рабом, для того, чтобы стать свободным. Купи малой ценой свою свободу. Сними с себя ответственность и радуйся».
И если старец был необычайно строг в течении всего дня, то в часы исповеди он был полон любви. Мягко и осторожно он объяснял монахам, почему они совершили ту или иную ошибку, какие причины вызвали тот или иной поступок. Старец объяснял и детально разбирал, что происходило с ними от первого помысла вплоть до совершения греха. Он объяснял все это с такой ясностью, что иноки говорили: «Он знает нас лучше, чем мы сами знаем себя!». Это несомненный факт, что все он делал со слезами, с мудростью, чтобы привести ко Христу: строгие выговоры, чтобы отсечь эгоизм — мягкость и взаимопонимание, чтобы исцелить раны, прегрешения.
Старец Ефрем Филофейский так вспоминает о значении молчания в ските Иосифа Исихаста:
«Он не произносил ни слова без нужды. Особенно во время Великого поста, когда они были вдвоем с отцом Арсением и хранили молчание целую неделю. Говорили только после субботней вечерни до воскресного повечерия и затем молчали целую неделю. Объяснялись жестами. И поскольку старец узнал, как велика польза от подвига молчания, то и нам запрещал разговаривать между собой; только ради крайней необходимости он позволял нам нарушать молчание. Когда он посылал кого-то из нас для выполнения некоторого служения за пределы исихастирия, то не разрешал нам говорить ни с кем. Помню, когда я возвращался, он всегда устраивал мне строгий допрос, сохранил ли я совершенное послушание и молчание. За нарушение в виде двух-трех слов моя первая епитимья была двести поклонов».
