Иосиф Исихаст
В воспоминаниях Ефрема Аризонского он пишет о том, что в ските Малой Анны монахи жили по общежительному уставу и имели общую трапезу. Обеденный стол состоял из двух досок и большого куска картона, положенного сверху. Этот стол всегда был облеплен мухами, его никогда не мыли, только смахивали крошки… Старец не разрешал его мыть! Принимали пищу два раза в день, кроме понедельника, среды и пятницы. Дневной и ночной труд послушников был столь велик (ношения тяжестей, поклоны, бдения, усилия), что как только светало утром – они уже хотели есть. Утром они кушали лишь дикие оливки, чеснок и немного сухарей. Только к вечеру была уставная трапеза. В праздничный день было две трапезы.
Кроме того, старец разделял пищу в соответствии с нуждами каждого. Иногда Иосиф Исихаст готовил «хлеб». Он намешивал жидкую кашицу из муки, затем выливал все это на противень, который клал в печку. Этот хлеб готовился один раз в два года.
Обычно готовил сам старец; он был прекрасный повар. В то время, когда он приготовлял пищу, глаза его непрестанно источали слезы. Великопостную еду он готовил иногда с кунжутной пастой, иногда с фасолью. Но получалось так вкусно, что уже даже рыба не казалась столь изысканной пищей. Это была молитва и благословение старца.
Старца спрашивали: - Геронда, мы каждый день едим постное. Если рыбу едим – она как мед. Пробуем есть сухой хлеб – тоже мед! Фасоль ли – и тут вкус меда чувствуется! Если чечевицу едим – и та мед! – Именно так, – говорил старец:
Для того, кто находится в духовном состоянии, что бы он ни ел – не бывает ничего вкуснее! Именно из этого можно уразуметь духовное состояние каждого монаха. Это подобно видению одного святого. Он видел однажды на трапезе, что один монах ел мед, другой – нечистоты, третий – колючки, четвертый – горькую и отравленную пищу. Все это происходило в соответствии с духовным состоянием каждого.
Старец сам делал вино. Он подсушивал грозди винограда на солнце и руками их отжимал. Монахи делали «Нама» -специальное вино для причастия.
Особо любимым блюдом было «кириакатико» - дикая капуста, которая росла только в той «пустыне», среди обрывистых скал. Больше она не росла нигде на Святой Горе. Те места, где она росла, были очень опасными. Собирал ее старец Ефрем Филофейский, а старец Иосиф Исихаст ждал внизу с торбой. Затем овощи варили, капусту клали в миску и добавляли оливковое масло. Старец добавлял масло обильно, потому что очень его любил. Отвар получался очень питательным. Весьма редко, если имели рыбу, вместе с дикой капустой добавляли к ужину обжаренную соленую треску и селедку – жаренную или сырую. Старец обычно довольствовался салатом и запеченной соленой треской.
Старец Иосиф иногда говорил отцу Арсению: – Давай-ка, отец Арсений, устроим церемонию – состряпаем какую-нибудь лепешку с сахаром, как делают понтийцы. – Сейчас все сделаю, душа моя!
Отец Арсений брал муку, замешивал закваску, клал это в сковороду и обжаривал, затем делал небольшое углубление, как бы ямку в кучке, и высыпал туда сахар и выливал воду. Затем он перемешивал всю смесь и снова обжаривал. Он обжаривал так две части и между ними сыпал измельченные орешки и немного корицы. Потом он брал ложку, разминал получившуюся массу и делал ее похожей на халву.
В то время как в воскресные дни старец Иосиф давал послабление, с понедельника до пятницы монахи проходили жестокую закалку.
На всю неделю монахи готовили одно блюдо. Оно хранилось в пещерной ямке в алюминиевом сосуде под крышкой. Оно скисало, но старец все равно его ел. Старец никогда не заботился о своем здоровье, разве только уступал самым необходимым человеческим нуждам.
Ефрем Аризонский вспоминал:
Ту пищу, которой мы питались, он предлагал даже иностранцам. В один прекрасный день на трапезе подали старую фасоль. Она была настолько скисшая, что мы, юные, не могли ее даже в рот положить… Но Старец очень расстроился при мысли, что ее придется выкинуть. Тогда Старец сотворил горячую молитву со слезами и снова подал ее на следующий день. И о великое чудо! Скисшая фасоль стала столь вкусной, как сладкое пирожное!
Старец любил, по его словам, «пост, бдение и молитву». Свой хлеб и чечевицу он ел в соответствии с точной мерой и по весу. Не бывало такого, чтобы он ел свежую пищу, если знал, что где-то оставались объедки с предыдущих дней.
