Григорий
Священномученик
Пресвитер
Почитаем 29 Сентября
Житие
Священномученик Григорий родился 28 сентября 1888 года в селе Завидове Тверской губернии в семье диакона Григория Раевского. Вскоре после окончания Московской Духовной семинарии Григорий Григорьевич женился на Лидии Васильевне Беляевой, дочери священника села Завидова. В 1912 году Григорий Раевский был рукоположен в сан священника к Успенскому храму этого села.
Все силы молодой священник отдавал храму и прихожанам, и его супруга стала ему помощницей в заботах о храме. Между ними во всем было полное согласие и мир. Единственное, что несколько омрачало их супружескую жизнь, это то, что у них не было детей. В 1913 году в селе почти одновременно умерли муж и жена, остались сироты — трое детей, и о. Григорий и Лидия Васильевна взяли к себе одну из девочек, Анну, которой было тогда восемь лет. Они воспитывали ее как свою, и впоследствии, когда у них в 1922 году родилась дочь Нина, они между детьми не делали никакой разницы, и сами девочки относились друг к другу как родные сестры.
В первый раз о. Григория арестовали в 1927 году. Он был заключён в Бутырскую тюрьму и обвинён в том, что он будто бы распространял ложные слухи, но на следствии выяснилась полная невиновность священника, и власти вынуждены были через два месяца его освободить.
В конце 1929 года, одновременно с коллективизацией, началось гонение на Православную Церковь. В Завидово приехали молодые коммунисты, уполномоченные из города, чтобы помочь объединять крестьянские хозяйства в колхозы.
В субботу 8 февраля на общем сходе крестьян председатель Завидовского сельсовета объявил, что на воскресенье, 9 февраля, назначается демонстрация, призванная показать превосходство коллективного хозяйства над единоличным. Были собраны подводы, украшены красными лентами лошади, чтобы проехать по соседним деревням и показать, что завидовские крестьяне почти все вступили в колхоз. К назначенному времени, одиннадцати часам дня, около избы-читальни собралась незначительная группа крестьян. Организаторы демонстрации решили, что с таким количеством народа ехать нельзя, и ждали ещё два часа. Но и тогда народа не набралось. Тут кто-то из присутствующих сказал, что это потому нет народа, что все люди в храме, где идет торжественная служба.
Услышав об этом, секретарь комсомольской ячейки отрядил пойти в храм двух комсомольцев, чтобы узнать, что там происходит. Войдя, они увидели, что идёт служба и храм полон народа. Устроители демонстрации решили, что она не удалась из-за богослужения, и агитационное мероприятие было отменено.
В храме в тот день собралось около шестисот человек и больше половины было причастников. Молебен служил протоиерей Григорий Раевский, литургию — священник Николай Дмитров. Пока о. Григорий служил молебен, о. Николай исповедовал причастников, когда о. Николай стал служить литургию, исповедовать стал о. Григорий. Из-за того, что было столько причастников, служба затянулась до трёх часов дня.
Одного этого факта было для ОГПУ достаточно, чтобы уже на следующий день начать расследование с целью непременно арестовать хотя бы одного из священников. Прежде всего сотрудники ОГПУ выяснили, что наибольшим авторитетом и любовью у прихожан и вообще жителей Завидова и окрестных деревень пользуется о. Григорий. И началось расследование его церковной деятельности. Были вызваны комсомольцы, члены бригады по коллективизации, председатель Завидовского сельсовета и местный работник политпросвета (избач). Вот некоторые из показаний, которые они дали: «Раевского хорошо знаю. Последний зачастую говорит проповеди в церкви, в особенности в престольные праздники, в Троицу, Петров день, в Успенье и Михайлов день. Начинает проповедь на тему праздника и кончает: "Время, верующие, теперь пришло тяжелое, отец с сыном, брат с братом не уживаются вместе и восстают друг на друга. Идет сейчас гонение на религию". Кроме того, также Раевский говорил, то есть сопоставлял евангельское учение с настоящим моментом: "Почему отец с сыном не уживаются? Так как отец верит в Бога, а сын нет". И призывал верующих ещё сильнее веровать в Бога и не поддаваться вражьему учению».
«Попы наши завидовские очень хитрые и умные по-своему. Для того чтобы не отобрали у них церковь, они собирали среди крестьян деревень подписи, дескать, собрав большое количество подписей, можем отстоять от возможного отбора церковь».
«Демонстрация была сорвана благодаря поповской и кулацкой агитации. По имеющимся сведениям, священник Григорий Раевский в церкви произнес проповедь. Привел пример: "Братья, когда тонет корабль, то команда спасается, но капитан должен погибнуть". Из слов Раевского видно, что он до тех пор будет бороться с советской властью, пока не погибнет. А поэтому считаю дальнейшее пребывание попов в Завидове безусловно опасным для строительства коллективизации».
В самый день ареста о. Григория, 14 августа 1930 года, ОГПУ вызвало на допрос председателя сельсовета, который высказал свое категорическое суждение о необходимости ареста священника: «В декабре 1929 года Раевский приходил ко мне в сельсовет за разрешением на хождение по домам для совершения Рождественского служения. Тогда я, как председатель, ему не разрешил, и он сказал, что ваша задача задушить религию... К Раевскому часто приезжают неизвестно откуда священники и под видом службы проводят какие-то совещания. Я полагаю, что Раевский является первым контрреволюционером, который организовывает массу при помощи церкви».
Местный избач показал: «Священник села Завидова Раевский действительно является организатором масс на срыв всех мероприятий партии и советской власти».
Из верующих ОГПУ вызвало старосту храма, который, отвечая на вопросы следователя, не предполагал, что они задаются с единственной целью арестовать священника, и не стал читать протокол допроса, то, как записал следователь его показания: «Я церковным старостой нашей завидовской церкви был примерно двенадцать лет... Своих священников, Раевского и Дмитрова, хорошо знаю. Больше всего говорит проповеди благочинный Григорий Григорьевич Раевский. Он говорит проповеди в престольные праздники, на Троицу, Ильин день, Успенье, Михайлов день. В эти дни в церкви бывает очень много народа. Любимые его проповеди — о блудном сыне, о страданиях Иисуса Христа. Заканчивал призывом к верующим, чтобы они своих детей воспитывали в духе Божьем, остерегались антихриста и дьявольского учения, не верили ему и не поддавались обману, ибо рассуждение о том, что Бога нет, исходит из уст злого человека... Проповедь священника Григория Раевского настолько действовала, что многие, выходя из церкви, плакали».
14 августа сотрудники ОГПУ пришли с обыском и арестовали священника. До того времени у о. Григория уже несколько раз были обыски, кончавшиеся конфискацией и без того скудного имущества. Когда-то они с матушкой имели хозяйство, держали кур, корову, был сад, огород, в доме стояла фисгармония. К тридцатому году ничего не осталось, все было конфисковано как уплата налога, включая фисгармонию, которую взял местный клуб. У о. Григория остались лишь небольшой шкаф с посудой, сундук и узкие деревенские половички. Сотрудники ОГПУ в очередной раз перевернули все вещи в поисках ценностей, хотели обыскать постель дочери священника, которая во время обыска безмятежно спала, но другая дочь, Анна, не позволила тревожить ребенка, и те отступились.
Первое время после ареста о. Григория держали в Завидове, а потом под конвоем отправили в Тверскую тюрьму. Вызвали для допроса о. Николая Дмитрова и спросили об арестованном священнике. Отец Николай, хорошо зная лукавство гонителей, настоял на том, чтобы записать ответ собственноручно:
— Священник Григорий Григорьевич Раевский ничего против советской власти не проявлял и недовольства мне не высказывал.
— За что же и когда он подвергался аресту? — спросил следователь.
— Аресту он подвергался Клинскими органами, просидел он шестьдесят два дня; возвратившись, за что сидел, не сказал. Больше мне ничего о нём не известно. Какие еще слова он говорит в проповедях, кроме хороших, мне не известно.
Снова вызвали в ОГПУ старосту храма. То, что был арестован столь уважаемый священник, поразило его. Увидев, как ОГПУ расправляется с невиновными и ищет лишь повода, чтобы закрыть храм, он ответил:
— Я служу церковным старостой более десяти лет и знаю священника Раевского как человека, который не стоит ни за, ни против советской власти. Затрагивает ли Раевский в проповедях вопросы политики, я не знаю, так как приходится все время стоять за свечным ящиком. Церковь наша большая, и все, что он говорит, мне не слышно. По приходу мне с ним ходить не случалось, и как он ведет себя среди крестьян, мне не известно.
21 августа вызвали на допрос о. Григория. На вопросы следователя он ответил:
— Проповеди в прошлом году в церкви говорил редко, иногда в двунадесятые праздники, в текущем году я проповеди говорил постом. Проповеди были чисто религиозного содержания, я политики не касался и даже намёков не делал... Против коллективизации никогда не выступал. 9 февраля 1930 года участия в организации торжественного служения в церкви не принимал и не служил, а прибыл в церковь в девять часов утра и стал служить молебны после утрени. В это время народу было около шестисот человек, из них исповедников было около трехсот человек. Меня удивляет по настоящее время, чем вызвано такое посещение церкви... В предъявленном мне обвинении виновным себя не признаю. Больше показать ничего не имею и считаю показания на меня ложью ".
5 января 1931 года тройка ОГПУ приговорила священника к пяти годам заключения в исправительно-трудовой лагерь. Отца Григория отправили на каторжные работы, на строительство Беломорско-Балтийского канала в Вологодскую область, неподалеку от города Вычегды. Теперь между близкими осталась только письменная связь и редкие свидания; на одно из них Лидия Васильевна поехала вместе с дочерью Ниной, которой было тогда десять лет. Их поселили за пределами лагеря в большом сером бараке; о. Григорий приходил к ним на свидания вечером после работы и каждый раз приносил свой паёк — налитую в глубокую миску похлебку.
Отца Григория освободили из заключения в начале 1934 года, и он вернулся в Завидово и стал служить в храме. Жить было трудно, он продал дом колхозу, а сам жил с семьёй сначала в доме о. Николая Дмитрова, а потом снял квартиру у одной доброй женщины неподалёку от храма. Впоследствии, когда дочь Нина осталась одна, то проданный еще при родителях дом дал ей возможность получить образование в школе, так как колхоз в течение нескольких лет выплачивал сироте небольшими суммами за этот дом.
12 мая 1935 года от скоротечной чахотки умерла супруга о. Григория. В конце зимы, придя в храм во время уборки, она пожалела труд убиравших, разулась, оттого простудилась и через три месяца скончалась. Дочь Нина осталась на попечении отца и крестного, священника Николая Дмитрова. Первые четыре класса она училась в Завидове, но в пятый класс её не взяли из-за того, что она дочь священника, и она снова поступила в четвертый, окончила его, но её снова не приняли в пятый, и она поступила в школу в соседнем селе в Спас-Заулке — это была уже Московская область. Пятый и шестой класс Нина проучилась там, а седьмой оканчивала снова в Завидове. Семь классов она окончила весной 1937 года. Училась она хорошо, и о. Григорий, просмотрев аттестат, похвалил ее и сказал: «Дочка, надо учиться обязательно, я не знаю, что со мной будет, но ты обязательно учись». Она исполнила завет отца, окончила полиграфический институт, занимала большую должность, но никогда не скрывала, что её отец священник. И молитвами отца-мученика Господь управлял её путь во благое, она никогда и ни в чем не чувствовала, что чем-то обделена из-за того, что у неё отец — священник гонимой Церкви.
Отец Григорий был нрава кроткого, открытого, никогда ни на кого не повышал голоса, не исключая и дочь, даже когда она показывала свое непослушание. Захочет она пойти к соседской девочке, своей подружке, под двунадесятый праздник или в воскресенье, а о. Григорий скажет:
— Нет, ты никуда не пойдешь сегодня.
— Папа, я пойду, — скажет дочь.
— Нет, ты никуда не пойдешь.
— А я пойду.
— Нет, не пойдешь.
— Нет, пойду.
И он тогда скажет:
— Ну, иди.
Но так скажет, что она уже никуда не пойдет, а только ждёт удобного момента, чтобы попросить прощения.
Летом 1936 года председатель областной комиссии по культам предложил благочинному Завидовского района собрать духовенство и обсудить проект сталинской конституции. Из священников пришли только двое, и одним из них был о. Григорий. Уяснив, что именно позвали его обсуждать, о. Григорий от обсуждения отказался, сказав, что поскольку он лишен как священник гражданских прав, то и обсуждать проект конституции не может. На этом собрание трёх священников закончилось, и никто бы о нём не помянул, если бы через год не нахлынули новые гонения.
Отец Григорий был арестован 30 июля 1937 года. В то время, когда сотрудники НКВД пришли к нему в дом, он был в лесу, куда часто ходил собирать грибы и ягоды. Вернулся он домой, а здесь в очередной раз идет обыск, но брать было нечего, взяли лишь письмо священника Александра Преображенского, которого, после выхода того из заключения, приютил о. Григорий. Отец Александр писал ему: «Вас искренне и сердечно, дорогой батюшка, благодарю за Вашу помощь и приют; не забуду никогда Вашего доброго, братского отношения и отзывчивости».
На следующий день после ареста следователь Завидовского НКВД Шевелев допросил священника.
— Признаете ли себя виновным в предъявленном вам обвинении? — спросил он.
— Виновным в предъявленном мне обвинении себя не признаю, так как я никакой агитации, направленной на опошление, как вы утверждаете, мероприятий советской власти и партии, среди населения не проводил, — ответил священник.
— Скажите, как часто в церкви села Завидова вы или Дмитров произносите проповеди?
— Я лично говорил проповеди Великим постом с половины марта по 1 мая 1937 года.
— Расскажите, о чем вы говорили в своих проповедях верующим?
— В проповедях я говорил о значении исповеди, приготовлении к ней и о причащении.
— Скажите, какие вы проводили сборы среди верующих, на какие цели и сколько собрали средств?
— Сборы проводятся церковным старостой путем хождения с тарелкой; из общих сборов церковный совет или староста передают мне, я в свою очередь пересылаю по назначению — архиерею на содержание патриархии, епархиального управления, на приготовление мира.
— Расскажите о составе церковного совета церкви села Завидова.
— Членов церковного совета я не знаю, знаю только председателя церковного совета — церковного старосту Василия Григорьевича Голенкова, уроженца села Завидова.
Основания для обвинения, как часто бывало в подобных случаях, не находилось, и тогда стали вызывать на допрос прихожан. Среди других вызвали и старосту храма Василия Голенкова.
— Скажите, вы знаете Григория Григорьевича Раевского? — спросил следователь.
— Григория Григорьевича Раевского, священника церкви села Завидова, я знаю лет двадцать. Встречался с ним в церкви, на улице, иногда он бывал у меня дома, пили чай.
— Скажите, о чём вы разговаривали с Раевским при встречах?
— Мы с ним разговаривали о жизни, говорили о делах общины верующих. По вопросу посещения верующими церкви Раевский говорил, что люди верующие и желающие посещать церковь не могут прийти, так как связаны с работой в колхозе, а если бы был выходной день в воскресенье, молящихся было бы больше. Кроме того, Раевский говорил мне, что нужно веровать в Бога и надеяться на Бога.
— Скажите, как часто Раевский произносил проповеди в церкви и что он говорил в своих проповедях?
— Проповеди в церкви Раевский говорил нечасто, в проповедях он говорил о значении праздника, а также говорил, что нужно веровать в Бога и надеяться на Бога.
Стали вызывать на допросы соседей священника, но и они показали, что хорошо знают о. Григория как человека лояльного к государственной власти. Была вызвана жена благочинного о. Сергия Мазурова, которую следователь спросил:
— Скажите, какие вам известны факты контрреволюционных высказываний Раевского?
— Летом 1936 года моему мужу как благочинному было предложено обсудить с духовенством проект сталинской конституции. Мой муж разослал повестки о явке всем священникам благочиния. По повесткам из всех явились Дмитров и Раевский. От обсуждения проекта конституции Раевский отказался, говоря, что конституция нам, священнослужителям, ничего не дает. Все доводы мужа он не принял к сведению, заявив, что, если вам это нужно, вы и обсуждайте, пишите, что вам угодно.
Прихожане и многие жители Завидова искренне любили о. Григория, и даже из тюремщиков находились те, кто ему сочувствовал. Благодаря им, он смог в течение некоторого времени передавать близким коротенькие записки. 4 августа он писал о. Николаю Дмитрову, его супруге Екатерине, дочери Нине и хозяйке квартиры Марии: «Дорогие о. Николай, Екатерина Николаевна, Нина, Мария Егоровна и прочие и прочие, все, кто мне дорог и меня помнит. Здравствуйте. Ваши любовь и память и молитвы обо мне глубоко меня трогают и дают мне силы и покой переносить испытание, которое меня ожидает. Обвинение 58—10, а в чём, пока еще не знаю; мне не представили ни одного факта — жду каждый день. Надеюсь, что вы все не оставите моей Нины и замените ей маму и отца в моё отсутствие и тем самым снимите мою тревогу о ней. Чтобы получить свидание и сдать передачу в Калинине — нужно получить разрешение у следователя Шевелева на станции Завидово или у начальника НКВД Глебова. Но это между прочим. Пока будет идти следствие — не разрешается никакой переписки».
На следующий день следователь снова допросил священника.
— Следствие располагает материалами о вашей контрреволюционной деятельности, настаивает на искренних показаниях. Скажите, намерены ли вы давать искренние показания о вашей контрреволюционной деятельности?
— Еще раз говорю, что я никакой контрреволюционной деятельностью не занимался.
— Следствие располагает материалами, что вы в целях контрреволюционной агитации опошляли законы советской республики по вопросу служителей религиозного культа. Вы говорили, что если нас задумают посадить, то посадят и найдут материалы для обвинения, несмотря ни на какие законы. Подтверждаете ли вы это?
— Смысл вопроса мне понятен и знаком, я мог сказать это только кому-либо из близких людей, но со своей стороны это высказывание контрреволюционной агитацией не считаю.
— Скажите, каковы ваши взгляды и мнения по вопросу проекта сталинской конституции?
— По вопросу обсуждения проекта сталинской конституции по предложению представителей культкомиссии Калининского облисполкома все духовенство района должно было собраться у благочинного Мазурова и обсудить проект, но явились лишь я и Дмитров. Я говорил, что, поскольку мы лишены избирательных прав, обсуждать этот проект не можем. Таким образом, вопрос остался открытым.
— Следствие располагает данными, что вы высказывали свои недовольства колхозным строем, говорили, что колхозники хотят ходить в церковь, но не могут, ибо не имеют дней отдыха.
— Это я отрицаю.
В этот день он написал родным: «Дорогая Нина, долго, долго мне не придется тебе писать. На какой срок я попаду — сейчас не знаю, но придется тебе жить одной. Постарайся быть паинькой — следи за собой, грубить не надо, за своими словами следи. Учиться старайся — это тебе пригодится на всю твою жизнь. Советов как отца Николая, Екатерины Николаевны и Марии Егоровны слушайся — худого, плохого они никогда тебе не пожелают. Будь сама со всеми хороша — и к тебе все будут относиться так же. Теперь я тебе напишу, когда попаду в лагерь.
10—30 вечера. Как бы мне хотелось, дочка родная, с тобой поговорить... Вспоминаю всех вас, родных и дорогих мне: хотя я и готовился мыслью к разлуке с вами, но она всё-таки тяжела мне. Утешаю себя надеждою, что так угодно Богу, чтобы жить мне опять вдали от вас. Он, благий, посылает испытание — даст и силы перенести его...
Так что обо мне не беспокойтесь. Я предлагаю такой план свидания, когда узнается день отправки — поезда в 10—50 утра и 1 час—50 дня — Нина с кем-нибудь пусть возьмут билеты до Калинина, пусть садятся в тот же вагон, и я надеюсь, что мы будем иметь возможность говорить всю дорогу, о дне отправки вам как-нибудь сообщат. Если удастся, было бы хорошо. Отправка должна быть на днях, приходите каждый день к означенным поездам — и всё будет хорошо. А теперь простите меня, кого я чем обидел, прошу ваших молитв о мне, грешном, чтобы Господь дал силы вторично перенести испытание.
Крепко всех целую — всем мой привет и душевное спокойствие».
Незадолго перед отправкой в Тверскую тюрьму о. Григорий написал дочери: «7.8.37. 7—30 утра. Дорогая Нина, на сколько теперь придется нам с тобой расстаться, я сейчас ещё не знаю, но надеюсь — кого я просил, заменят тебе отца и мать. Старайся учиться — приложи все усилия, чтобы тебе из отличниц не выходить, слушайся, что тебе будут советовать, плохого совета из означенных лиц никто тебе не даст... Маму помни — меня не забывай... Веди себя хорошо, если я узнаю противное, мне будет очень тяжело...»
Отца Григория отправили в Тверскую тюрьму, и близким не удалось увидеться с ним, но и из тюрьмы приходили сведения, что он жив, и однажды сообщили, когда и как можно его увидеть.
Дочь Нина и матушка о. Николая, Екатерина, приехали в Тверь, добрались в указанное время до здания, в котором размещалось управление НКВД; у подъезда стояла машина для перевозки заключенных. Они остановились вдали, на противоположной стороне улицы, и видели, как из подъезда в сопровождении конвоя вышел о. Григорий. Он не глядел на другую сторону улицы, не оглядывался по сторонам и не увидел их. Это стало последним свиданием.
28 сентября был день рождения о. Григория, ему исполнилось сорок девять лет. На следующий день Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Протоиерей Григорий Раевский был расстрелян сразу после объявления приговора, 29 сентября 1937 года.
До сих пор среди завидовских прихожан сохраняется память о священномученике Григории — его служении, попечении о душах, его милосердии и мученической кончине. Священномученик был погребён в братской могиле на одном из кладбищ Твери; точное место погребения остается неизвестным.
Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.
